Водка + мартини - [22]

Много лет спустя, в одну из ночей нашего, увы, недолгого романа меня осенило — что именно было у всех ее парней общего. Боже, да ведь все они — заядлые курильщики! Для меня эта мысль была как откровение. Возможно ли это — значит, привычка к курению для нее означала зрелость? Не собственную, конечно, нет, — по крайней мере в те годы она была девушка скромная и совсем не курила, — но что касается других, не было ли это для нее знаком того, что человек уже вступил в мир взрослых? Что он уже достоин? И у него есть шанс? Когда я вспоминал встречу с ее отцом, этот аргумент казался еще более убедительным. Возможно, корни ее влечения к курящим мужчинам уходят далеко в прошлое. Не впитала ли она с самого раннего детства некий образ Отца, величаво восседающего на облаке дыма, клубы которого он исторгал из себя с помощью таинственного и странного металлического аппарата? И в конце концов представление об отцовстве, а еще шире — о мужественности, стало неразрывно связано с табаком? Я изложил свою теорию Оливии, когда мы лежали в постели и поочередно затягивались одной сигаретой на двоих; она в ответ громко рассмеялась и тут же сменила тему.

Но если хорошенько подумать, есть ли какие-нибудь другие причины тому, что этого коротышку с тестообразным, невыразительным лицом, сына Блэкпульского букмекера Брайана Барнса, она считала неотразимо остроумным артистом? Что у него и было-то, кроме единственного комического трюка, когда смешными казались самые что ни на есть банальные фразы, и всего лишь потому, что он произносил их медленно, гораздо медленней, чем это требовалось. Как часто я слышал, как он покорял целые залы достаточно неглупых людей, заставляя их истерически хохотать, когда он говорил со своим вульгарным ланкаширским акцентом: «О-о-о, так и сколько же вы получите за один фунт стерлингов?»

Ну да, это было слегка забавно, особенно если звучало в контексте препаратов, изменяющих состояние сознания. А вот Оливия считала, что от одного его вида можно живот надорвать от смеха. И она смеялась, смеялась от всего сердца, закидывая голову назад, с развевающимися волосами и сверкающими зубами, и столь широко раскрывая рот, что можно было видеть ее миленькое розовое горлышко. Неужели юная, сексапильная Оливия могла подумать, что этот сморчок с его пошлыми шуточками — чуть ли не Оскар, черт меня побери, Уайльд, только потому, что тот тоже был заядлым курильщиком? Этот несчастный недомерок Брайан Барнс, про которого сплетничали, что он читает только научную фантастику, который курит сигареты «Джон Плейер спешиал» и который поэтому в глазах Оливии является Настоящим и Утонченнейшим Светским Мужчиной.

Брайан Барнс был первым, с кем Оливия на моих глазах покидала комнату. Брайан Барнс, ха, как потом оказалось, он даже и не пытался к ней приставать. Скорей всего, он и увел-то ее, чтобы просто похвастаться своей коллекцией романов Урсулы Ле Гуин, покурить да почесать языком, но медленно, чтобы было смешно.

Кажется, первым ее настоящим парнем, в полном смысле этого слова, был Ральф. Кстати, мой наставник в том, что касается наркоты. Он был всего на два года старше меня, но в понимании тонкостей этого дела ушел далеко вперед. Это был такой живчик, как с пружиной внутри, да еще слегка двинутый, с выпуклыми глазами под джон-леннонскими очками; он сразу просек, какие возможности сулит жизнь бездельника-студента в большом северном городе, куда мы попали. Он тоже «изучал» психологию, но несколько иначе, чем мы: его пленило, и совершенно искренне, понятие так называемого «сознания» — его проблемы, его противоречия и парадоксы, но главным образом его весьма любопытные реакции на действие самых разнообразных и широко распространенных наркотиков класса Б. Он любил музыку. Особенно после трубочки гашиша — в этом случае она звучала гораздо приятней. Он носил шубу — дамскую шубу — и длинные волосы, а также щеголял какой-то керамической штуковиной на кожаном ремешке, болтающейся у него на шее. Он утверждал, что его всегда поражало, на что готовы пойти люди, чтобы привести себя в бессознательное состояние. К двери своей спальни он приклеил скотчем крохотный обрывок газеты со словами: «Любовь побеждает все». Естественно, он закончил привилегированную частную школу. И выкуривал не менее пачки «Данхилла» в день.

Я много раз наблюдал за тем, как Оливия с Ральфом уходили вдвоем, обычно сквозь легкий, плывущий над полом туман марихуаны. Они не забивали косячков, нет, он учил ее — впрочем, и меня тоже, — что правильно курить траву надо из специальной трубки. Как сейчас помню одно прекрасное утро в Корлтон-кам-Харди. В комнате мы втроем. Я уже овладел этим искусством, но восхищенно наблюдаю, как Ральф подносит к губам Оливии чубук, а потом зажженную спичку к накрошенной в чаше трубки смолке. Теоретически она знает, что надо делать, — просто вдыхать воздух в легкие, и все, но обязательно через трубку — однако нелегко убедить собственный организм в том, что он на самом деле желает, а желает он одного: наполнить легкие продуктом горения вещества растительного происхождения. Губы ее, когда они смыкаются вокруг медного мундтштука, инстинктивно делают сосательные движения.