Водка + мартини - [103]

Более приятных слов я от нее никогда не слышал.

Оливия курит в полном одиночестве, с рассеянным видом разглядывая остатки ужина. Ее прекрасные обнаженные плечи искрятся: видимо, натерты какими-то специальными блестками. Совершенно рассеянный взгляд недвусмысленно говорит о том, что она порядочно набралась.

— Ну как, весело? — интересуюсь я, усаживаясь рядом.

— Чудовищно, — содрогается она. Стекла ее очков чем-то испачканы.

— Тебе что, и вправду скучно?

Она пускает струю дыма прямо мне в лицо.

— Клайв говорит, что его, наверное, уволят. Из-за этих чертовых картинок со зверятками. Он ужасно напился, и я, как это ни печально, скоро его догоню.

Мне приходится выдержать ужасную душевную борьбу, чтобы не допустить гнусной ухмылки.

— Сочувствую всей душой, Оливия.

Она делает большой глоток из своего бокала.

— А ты с кем пришел? — вяло интересуется она.

— Вообще-то один.

— Тебе повезло.

— Да? — Ну-ну, продолжай.

— Клайв такой человек, которому нельзя давать пить. Он сегодня наверняка будет блевать. Если повезет, в такси. Не повезет — в постели.

— А вот мне, например, всегда хотелось наблевать на какую-нибудь маленькую собачонку, — сообщаю я ей. — Просто так, чтобы потом можно было сказать: «Черт меня побери, по-моему, я этого не ел».

На мою попытку поднять ей настроение она только фыркает. Я встаю и пожимаю ей плечо.

— Уверен, что все будет хорошо, — говорю я, причем сердце мое при виде несчастной Оливии так и поет. — В конце концов, это всего лишь телевизор.

Когда через несколько минут я нюхаю свои пальцы, они пахнут ее духами.

Клайв не блюет ни в такси, ни в постели. По крайней мере мне так кажется, потому что я вижу, как он блюет в туалете гостиницы. Он стоит над унитазом в классической позе, раком, и громко, с виртуозными завываниями, стонет. Некоторое время я наблюдаю, как с каждым приступом рвоты потная рубаха натягивается у него на спине. У меня сильное желание дать ему под зад. Но ведь лежачего не бьют, и, поскольку больше в туалете никого нет, я не в силах отказать себе в жестоком удовольствии, выходя, погасить все лампы. Я закрываю за собой дверь, оставив Клайва стоять на полу в полной темноте в обнимку с белым унитазом, содрогающегося от приступов рвоты, и меня вознаграждает доставляющий мне истинную радость тоскливый вой. (Понимаю, ребячество, конечно. Но сознавать себя постоянно взрослым надоело до чертиков.)

ЭПИЛОГ

Устроить званый обед.

Вычеркиваю.

Не забывать про родителей.

Вычеркиваю.

Мне понадобилась на это пара недель, но в конце концов я понял, что означает мой сон. Тот самый, где мне приснилось, что я участвовал в игре «Кто хочет стать миллионером?» и чуть не выиграл шестьдесят четыре тысячи фунтов стерлингов. Я понял, почему я сказал, что правильный ответ — «эдельвейс». (Не стану надоедать подробностями; для тех, кого интересуют подобные вещи, я даю ключ: маленький ребенок с ветрянкой был на самом деле девушкой в очках.)

Так что, по большому счету, мой список почти ничем не отличается от списка Майкла Хезелтайна. Мы оба так и не выполнили всего, что наметили. Он не стал премьер-министром. В моем шкафу осталось полно одежды, которой я не надевал уже лет десять.

А сегодня вечером у меня собирается маленькая, несколько странная компания.

1. Маус и Клодия, конечно.

2. Стив со своей новой эксцентричной подружкой (они, по-моему, отлично спелись).

3. Дэйв Кливер без Николь. Она, как и ожидалось, до смерти перепугалась, узнав, что он совсем не тот, за кого себя выдает, а вдобавок еще и автор газетной публикации под названием «Телезвезда в порнофильме ужасов»: «Анжелика Даблдей просто рыдала, увидев живые и красочные порнографические картинки на сборище, устроенном одной из наших ведущих телекомпаний…» Но он, как всегда, полон оптимизма и уверен в себе. («Она была классной сучкой, шеф».)

4. Мама и папа.

Я приготовил жареного барашка а-ля «бешеный удар ножом». Даю рецепт: взять огромный кусок барашка, исколоть острым ножом где только можно, заполнить дырки чесноком и розмарином и обжаривать согласно инструкции на этикетке. Моя подруга приготовила рататуй. Похоже, она никогда не сомневалась в том, что все люди на свете обожают рататуй. (Мне лично такие люди неизвестны. Кому они могут быть известны, я тоже не знаю.)

Шум за столом создают в основном двое: мой отец да Кливер. И вот наконец — о, какой ужас — отец начинает рассказывать анекдот.

— Сидят трое стариков и рассуждают о том, что бы они хотели слышать о себе после смерти. Первый старик говорит: «Когда я умру и люди придут к моему гробу и станут говорить обо мне добрые слова, я хочу, чтобы они сказали: „Он был хорошим отцом“. Второй старик говорит: «Когда я умру и люди придут к моему гробу почтить мою память, я хочу, чтобы они обо мне сказали: „Он был хорошим мужем“. Третий старик говорит: «Когда я мертвый буду лежать в своем гробу, я хочу, чтобы кто-нибудь сказал: „Ой, смотрите, он зашевелился!“»

Слава богу, анекдот короткий. И смех такой же короткий. Дэйву Кливеру тоже захотелось рассказать анекдот.

— Француз, итальянец и йоркширец рассказывают друг другу, как они со своими женами занимаются любовью. — Отец окидывает сидящих за столом беспокойным взглядом. — Француз говорит, — Дэйв переходит на очень смешной акцент: — «Когда я занимаюсь любовью с моей прекрасной Паскаль, я натираю все ее прекрасное тело коньяком, потом не торопясь, сантиметр за сантиметром, облизываю ее всю с ног до головы, и от наслаждения она подскакивает вверх на целых пять футов». — Клодия хихикает. — Итальянец говорит, — снова акцент, теперь уже итальянский: — «А я придумал кое-что получше. Когда я занимаюсь любовью с моей прекрасной Лючией, я пою арию из какой-нибудь оперы великого Верди, и от наслаждения она подпрыгивает аж на десять футов». — Тут Дэйв делает паузу, отпивает большой глоток красного вина и продолжает: — Йоркширец говорит: «Ну а я придумал такое, что вам, балбесам, никогда не придумать. После того как я занимаюсь любовью с женой, я иду к окну и вытираю член занавеской, и она подпрыгивает так, что крышу сносит».