Водка - [45]
Возле стола появляется Сивая Лена, уважительно говорит Авторитетной Продавщице:
- Извиняюсь, что не попрощалась.
- Так ты ж здесь. Чего тебе прощаться?
- Я ссать уходила.
- А…
Авторитетная Продавщица смотрит на Лену с доброжелательным интересом: не будет ли сегодня скандала, зрелища? Но Лена отворачивается и бредет к своему заборчику.
- Так мы что говорили-то?
- Про бросить пить.
- А ты слышала про женщину из Подольска? Мне рассказывали - ей приснилось какое-то слово, одно слово. И она на следующий день ни капельки не смогла ничего выпить. Организм не принимает, изо рта выливается. В газете писали, что она вспомнить это слово не может, а если вспомнит, то всю Россию спасет.
Подруга Авторитетной Продавщицы вздыхает:
- А что это может быть за слово? Разве что - «пи… ец».
- Нет, она говорит - слово хорошее.
Ровное место
А сейчас декорации другие - самое обычное московское заведение. Как сказали бы наши герои - «кормушечко». Относительное уединение. Обычный счет - в тысячу, самое большее в тысячу двести рублей на человека. Это если - с водкой. За столом - старинные, школьные еще друзья - Серега и Бор, Инна, жена Бора, и безымянная девушка, подруга Сереги. Все члены компании принадлежат к одному кругу - офисной интеллигенции.
Серега: О, потолстел!
Бор: Поправился. Лицо поправилось.
Серега: Бароны стареют, бароны тучнеют…
- Постарел. Пока ехали, два раза нас какой-то чмонстр из 34-го региона подрезал. Так что ты думаешь, даже не подумал догнать его или там отомстить.
- Медом им здесь намазано? И так уже ползаем по центру, как насекомые.
Голоса мешаются, слышен ровный праздничный гул начинающегося застолья, выкрики бражников, предвкушающих удовольствие.
- О, кушаньки подано!
- Кто первый тост?
- Да ладно тебе…
- Мы не якуты, что бы пить молча!
Девичий недовольный голос: Девушка, я просила половинку супа…
Кто- то из друзей кричит: Молодости хочется! Жизни! Давайте пьянку устроим! Затопим по-черному!
Инна, супруга Бора: Охолонись, дружок!
Бор: Серега, я хочу самку человека!
Слышны шлепки, натянутый дамский смех:
- А я тебе кто?
- Ты самка сверхчеловека!
Серега: Что поделать, если я больше всего на свете люблю бухать и пи… деть. Вот отними у меня это - что от меня останется?
Бор: А вот скажи, если бы так случилось, что нам бы не на что было пивка выпить, вискарика, водочки там - ты бы технический спирт пил?
Серега: Разговоры тогда были бы другие. Технический спирт - это сила. Его выпить, как на родную землю сесть. Но вообще - вопрос. Помнишь Вольского, который в Нью-Йорке сейчас. Мне про него Сима такую историю рассказала… Короче, на что мы способны, чтобы накатить. Приехали к нему погостить мама с папой. И возникла у Вольского проблема: где выпивать ежедневную дозу. Пьет он граммов триста в день, по вечерам.
Бор: Ничего страшного, кстати.
Серега: Нормальный парень, кто говорит. Но вокруг же Манхеттен, вот в чем проблема. Дома, значит, родители не одобряют, а в местных барах тоже не особенно накатишь. Там один раз нальют, второй плеснут, а на третий раз бармен тут как тут: итс о кей, да итс о кей. Остограммиться не дадут спокойно, а триста - вообще никак. Так он знаешь чего придумал? После первого же дринька клал голову на руки и сидел так минуту-другую. Бармен тут же: все в порядке? «Нет, - говорит, - ничего у меня не в порядке. У меня сегодня папа умер». Бармен тут же заводит свой кленовый сироп: «Держись, дружище, возьми себя в руки, твой старый бизон глядит на тебя сквозь дырочку в облаках, бла-бла». Сто грамм обеспечены. И вот он выпьет, высморкается, молча покивает головой: мол, спасибо, мудрый черный гондон, ты мне очень помог в трудную минуту, и - в следующий бар. Тут главное - не позабыть, где уже был. Так весь Нью-Йорк и обошел за тот месяц, что родители у него гостили.
Бор: Да… У Стогоффа, помнишь: «Кто не дрочил в день смерти дедушки, пусть кинет в меня камень»?
Девичий голос: Ф-Ф-Фууу
Серега: А помнишь, Бор? «Водка лишь открывает врата внутрь, но не обеспечивает безопасности пути и не гарантирует достижения цели. Путь водки заказан для женщин. Mannerbund, „мужской союз“, „пьяное братство“ должны существовать в тайне от жен и девиц, в оппозиции им».
Серега: А как же? «Пить с женщиной - это низость. Лишь те, кто спят с мужчинами, пьют с женщинами, а те, кто спят с женщинами, пьют с мужчинами».
Девушки (с шутливым негодованием): Чего ж вы с нами выпиваете?
Серега: Бор, мы разве выпиваем? Вот этот жалкий графин называется - выпивка?
Бор: Добавки?
Инна: Боря!
(Через час.)
Серега: Да я за тридцатку в месяц ложусь на работе, на! Я лежу там, нах… Ладно, ладно, уваливайте. Чтоб тебе, Бор, на дороге ни гвоздя, ни палки.
Бор (кивает на Инну): Да это ей чтобы ни палки. Машину-то она поведет.
Серега: А знаешь, что я сегодня сделаю? Приеду домой, напьюсь и позвоню в три часа ночи другу! Для чего еще друзья существуют?
Бор: Это кому?
Серега: Тебе, нах…
Высота
Дорогое место. Два вивера сидят за столиком. На столе - ноутбук, бумаги; алмазные огни бродят в водочном графине. Наши бульвардье (Иван и Филипп) - рекламщики из приличного агентства. Иван - начальник группы.
Филипп: «После пятидесяти жизнь только начинается» - как, нравится?
Новый роман Дмитрия Быкова — как всегда, яркий эксперимент. Три разные истории объединены временем и местом. Конец тридцатых и середина 1941-го. Студенты ИФЛИ, возвращение из эмиграции, безумный филолог, который решил, что нашел способ влиять текстом на главные решения в стране. В воздухе разлито предчувствие войны, которую и боятся, и торопят герои романа. Им кажется, она разрубит все узлы…
«Истребитель» – роман о советских летчиках, «соколах Сталина». Они пересекали Северный полюс, торили воздушные тропы в Америку. Их жизнь – метафора преодоления во имя высшей цели, доверия народа и вождя. Дмитрий Быков попытался заглянуть по ту сторону идеологии, понять, что за сила управляла советской историей. Слово «истребитель» в романе – многозначное. В тридцатые годы в СССР каждый представитель «новой нации» одновременно мог быть и истребителем, и истребляемым – в зависимости от обстоятельств. Многие сюжетные повороты романа, рассказывающие о подвигах в небе и подковерных сражениях в инстанциях, хорошо иллюстрируют эту главу нашей истории.
Дмитрий Быков снова удивляет читателей: он написал авантюрный роман, взяв за основу событие, казалось бы, «академическое» — реформу русской орфографии в 1918 году. Роман весь пронизан литературной игрой и одновременно очень серьезен; в нем кипят страсти и ставятся «проклятые вопросы»; действие происходит то в Петрограде, то в Крыму сразу после революции или… сейчас? Словом, «Орфография» — веселое и грустное повествование о злоключениях русской интеллигенции в XX столетии…Номинант шорт-листа Российской национальной литературной премии «Национальный Бестселлер» 2003 года.
Неадаптированный рассказ популярного автора (более 3000 слов, с опорой на лексический минимум 2-го сертификационного уровня (В2)). Лексические и страноведческие комментарии, тестовые задания, ключи, словарь, иллюстрации.
Дмитрий Быков — одна из самых заметных фигур современной литературной жизни. Поэт, публицист, критик и — постоянный возмутитель спокойствия. Роман «Оправдание» — его первое сочинение в прозе, и в нем тоже в полной мере сказалась парадоксальность мышления автора. Писатель предлагает свою, фантастическую версию печальных событий российской истории минувшего столетия: жертвы сталинского террора (выстоявшие на допросах) были не расстреляны, а сосланы в особые лагеря, где выковывалась порода сверхлюдей — несгибаемых, неуязвимых, нечувствительных к жаре и холоду.
«История пропавшего в 2012 году и найденного год спустя самолета „Ан-2“, а также таинственные сигналы с него, оказавшиеся обычными помехами, дали мне толчок к сочинению этого романа, и глупо было бы от этого открещиваться. Некоторые из первых читателей заметили, что в „Сигналах“ прослеживается сходство с моим первым романом „Оправдание“. Очень может быть, поскольку герои обеих книг идут не зная куда, чтобы обрести не пойми что. Такой сюжет предоставляет наилучшие возможности для своеобразной инвентаризации страны, которую, кажется, не зазорно проводить раз в 15 лет».Дмитрий Быков.
Годы Первой мировой войны стали временем глобальных перемен: изменились не только политический и социальный уклад многих стран, но и общественное сознание, восприятие исторического времени, характерные для XIX века. Война в значительной мере стала кульминацией кризиса, вызванного столкновением традиционной культуры и нарождающейся культуры модерна. В своей фундаментальной монографии историк В. Аксенов показывает, как этот кризис проявился на уровне массовых настроений в России. Автор анализирует патриотические идеи, массовые акции, визуальные образы, религиозную и политическую символику, крестьянский дискурс, письменную городскую культуру, фобии, слухи и связанные с ними эмоции.
В монографии осуществлен анализ роли и значения современной медиасреды в воспроизводстве и трансляции мифов о прошлом. Впервые комплексно исследованы основополагающие практики конструирования социальных мифов в современных масс-медиа и исследованы особенности и механизмы их воздействия на общественное сознание, масштаб их вляиния на коммеморативное пространство. Проведен контент-анализ содержания нарративов медиасреды на предмет функционирования в ней мифов различного смыслового наполнения. Выявлены философские основания конструктивного потенциала мифов о прошлом и оценены возможности их использования в политической сфере.
Водка — один из неофициальных символов России, напиток, без которого нас невозможно представить и еще сложнее понять. А еще это многомиллиардный и невероятно рентабельный бизнес. Где деньги — там кровь, власть, головокружительные взлеты и падения и, конечно же, тишина. Эта книга нарушает молчание вокруг сверхприбыльных активов и знакомых каждому торговых марок. Журналист Денис Пузырев проследил социальную, экономическую и политическую историю водки после распада СССР. Почему самая известная в мире водка — «Столичная» — уже не русская? Что стало с Владимиром Довганем? Как связаны Владислав Сурков, первый Майдан и «Путинка»? Удалось ли перекрыть поставки контрафактной водки при Путине? Как его ближайший друг подмял под себя рынок? Сколько людей полегло в битвах за спиртзаводы? «Новейшая история России в 14 бутылках водки» открывает глаза на события последних тридцати лет с неожиданной и будоражащей перспективы.
Книга о том, как всё — от живого существа до государства — приспосабливается к действительности и как эту действительность меняет. Автор показывает это на собственном примере, рассказывая об ощущениях россиянина в Болгарии. Книга получила премию на конкурсе Международного союза писателей имени Святых Кирилла и Мефодия «Славянское слово — 2017». Автор награжден медалью имени патриарха болгарской литературы Ивана Вазова.
Что же такое жизнь? Кто же такой «Дед с сигарой»? Сколько же граней имеет то или иное? Зачем нужен человек, и какие же ошибки ему нужно совершить, чтобы познать всё наземное? Сколько человеку нужно думать и задумываться, чтобы превратиться в стихию и материю? И самое главное: Зачем всё это нужно?
Память о преступлениях, в которых виноваты не внешние силы, а твое собственное государство, вовсе не случайно принято именовать «трудным прошлым». Признавать собственную ответственность, не перекладывая ее на внешних или внутренних врагов, время и обстоятельства, — невероятно трудно и психологически, и политически, и юридически. Только на первый взгляд кажется, что примеров такого добровольного переосмысления много, а Россия — единственная в своем роде страна, которая никак не может справиться со своим прошлым.