Во тьме веков - [4]

В юности Эмори поражали юридические сложности антирабовладельческой кампании. Офицеры западноафриканской эскадры действовали согласно столь сложным правовым ограничениям, что Адмиралтейство даже выпустило для них инструкцию, которую можно было носить с собой в кармане мундира. Королевский военно-морской флот имел право останавливать суда лишь определенных государств, а никак не других, совершать одни действия с кораблями одних стран и иные — с кораблями других.

В пять лет Эмори впервые услышал о подвигах Джона Харрингтона на африканском побережье. Взрослые члены семьи Фицгордон время от времени упоминали об этом герое. Когда старшим казалось, что дети слишком часто размышляют о таких деяниях предков, как их вклад в угольную или деревообрабатывающую промышленность, тогда им напоминали, что в их жилах течет кровь героя, который освобождал рабов. С юным энтузиазмом Эмори предался изучению вопроса. Он рыскал в базах данных в поисках информации о лейтенанте Джоне Харрингтоне и великой пятидесятилетней борьбе, в которой тот принимал участие. За пределами семьи Эмори едва ли кто слышал об антирабовладельческой кампании Королевского флота, но историки, занимавшиеся изучением данного вопроса, единодушно сошлись во мнении, что это была одна из величайших морских эпопей. Более полувека молодые офицеры на небольших кораблях сражались с работорговцами, по рекам поднимались вглубь материка и атаковали лагеря, где собирали рабов из разных мест. Тысячи британских моряков умерли от эпидемий, свирепствовавших на африканском континенте. Но благодаря им закрылись невольничьи рынки севернее экватора. Британские моряки спасли из трюмов работорговцев до ста тысяч мужчин, женщин и детей.

Кампанию продвигал лорд Палмерстон, пытавшийся заключить общее международное соглашение, запрещавшее работорговлю. Достичь этого ему не удалось, и британские дипломаты были вынуждены заключать особые договоры с каждой страной в отдельности. Предполагалось, что офицеры должны знать суть этих договоров. И помнить, что их могут преследовать по закону, если они учинят досмотр или задержат не тот корабль.

В данном случае ситуация была относительно простой. Корабль шел под бразильским флагом, и «Воробей» имел право проверить документы и досмотреть его трюмы. Если бы в результате осмотра выяснилось, что корабль занимается работорговлей, «Воробей» должен был захватить невольничье судно и препроводить его в порт Фритаун в Сьерра-Леоне.

— Вы только посмотрите, как он держится! — воскликнул Эмори.

Бонфорс повернулся к капитану Захарии спиной. И пошел по направлению к трапу с тем же неторопливым спокойствием, с которым появился на борту.

Интересно, горела ли спина Бонфорса? Считал ли он шаги, приближавшие его к минимальной безопасности, которой он достигнет в шлюпке? Миг был поистине волнующим для Эмори — он собственными глазами видел рождение ценностей, которые с детства формировали его характер.

— Ваше временное разрешение составляет шесть часов, — подал голос Хал. — Все координаты стабильны и находятся в норме.

Харрингтон заметил, как в такелаже работоргового судна мелькают руки, незначительно изменяющие положение парусов, и понял, что нос перемещается вправо, чтобы четыре пушки правого борта обратились к «Воробью».

Мистер Уитджой тоже заметил маневр. И уже выкрикивал приказы. Действия судна противника подсказывали: «Воробью» нужно держаться строго против его носа. В дальнейших инструкциях мистер Уитджой не нуждался.

В голове Харрингтона мелькали противоречивые мысли. Бонфорс уже сел в шлюпку и плыл к «Воробью». Корабль противника не мог бы сейчас попасть в лодку из бортовых орудий, но на носу была небольшая пушка — четырехфутовая, которая могла бы потопить шлюпку одним-единственным удачным выстрелом. К тому же невольничьему кораблю благоприятствовал ветер. Оба судна лежали в дрейфе, ветер дул сзади корабля работорговцев, наполняя паруса под углом в двадцать градусов…

По узкой палубе Харрингтон поспешил к носу. Терри и Монтгомери с надеждой смотрели на капитана. Фальконет «Воробья» был заряжен. В бадье тлел фитиль.

— Давайте подождем, пока наш добрый друг мистер Бонфорс взойдет на борт, — сказал Харрингтон.

— А вы не боитесь, что они стрельнут по лодке из носовой пушки? — спросил Монтгомери. И добавил: — Сэр.

Терри собрался было отчитать юношу, но Харрингтон остановил его движением руки. Монтгомери следовало держать мысли при себе, но упрекать и поучать его сейчас было некстати.

— Ясно, что мистер Бонфорс не завершил досмотра, — сказал Харрингтон. — Но все же мы не можем быть уверены в том, что они отказались пустить его в трюм, до тех пор, пока не услышим доклада. Мы же не хотим подавать адвокатам ненужных поводов для жалоб?!

Он обвел взглядом стоявших у орудия моряков.

— Кроме того, все говорят о том, что работорговцы — скверные стрелки. Ведь они выходят в море, чтобы заработать. — Капитан остановился, чтобы слова его возымели должный эффект, и закончил: — Мы же выходим в море, чтобы воевать.

Монтгомери выпрямился. Харрингтону показалось, что в глазах одного из моряков-артиллеристов мелькнула вспышка. Он развернулся и пошел на корму, сцепив руки за спиной, как мог бы идти по палубе капитан Феррис. Хорошему командиру надлежит быть актером. А хорошие актеры никогда не портят выход лишними репликами.