Во мраке Готэма - [38]

— Но вы немец? Ваша семья жила в Нижнем Ист-Сайде, который, как я знаю, преимущественно населяют немцы, — любопытство Алистера было непросто обойти.

— В моей семье есть немецкие, русские и даже франко-канадские корни. Но я американец, — твёрдо заявил я. Я никоим образом не хотел рассказывать Алистеру про своё прошлое; он и так узнал в клубе «Фортуна» больше, чем я хотел.

— Вы мне не очень-то доверяете, Зиль, так? — с ноткой веселья спросил Алистер. — Нет, нет, — отмахнулся он от моих слабых протестов. — Вы пытаетесь оставаться вежливым. Я и так вижу, что не доверяете. И я не в обиде на вас. Полагаю, здоровый скептицизм — это естественная черта детектива. Точнее, хорошего детектива.

Официант, принесший еду, избавил меня от необходимости придумывать ответ. Перед Алистером поставили исходящую паром тарелку с венским шницелем. Я же заказал жаркое из говядины, и вопреки моим первоначальным опасениям, оно выглядело великолепно.

Я дал Алистеру пару минут насладиться вкусом блюда и сменил тему разговора.

— Куда мы отправимся отсюда, Алистер? — спросил я. — Мы разговаривали с семьёй Фромли, но они понятия не имеют, где он находится. Его видели в Бауэри, но никто не может назвать точный адрес его проживания. Но кто-то ведь должен хоть что-то знать! Человек где-то живёт, где-то питается, покупает кофе и утреннюю газету…

Я запнулся, пытаясь справиться с разочарованием.

— Я так же растерян, как и вы, Зиль, — произнёс он. — Я ничего не скрываю.

— Но он был основой вашего исследования, — заметил я. — Я думал, что за время, проведённое с ним, вы разузнали о нём всё: кто его друзья, что он ест на завтрак и в какое время укладывается спать.

— Нет, Зиль. Вы размышляете, как детектив, а не как криминолог, — пояснил он. — Моей целью было узнать всё о том, как он думает, как ведёт себя и как принимает решения.

Алистер подчеркнул эти слова, чтобы не оставалось никаких недомолвок:

— Мы не говорили с ним о друзьях, и его повседневные привычки — меньшее, что меня заботило.

Алистер смотрел на меня пару секунд, словно мы с ним разговаривали на двух разных языках. Хотя, возможно, так оно и было.

— Но я стараюсь сейчас припомнить что-нибудь, что сможет вам помочь, — смущённо добавил он.

— Значит, вспоминайте усердней, — сказал я. — И я хочу, чтобы вы заново просмотрели все свои записи — может, там есть что-нибудь о его обычной жизни. Вы могли не заметить этого при первом разговоре, потому что тогда это было неважно, но сейчас эта информация может сыграть важную роль в определении его местонахождения.

— Согласен, — с некоторым удивлением кивнул Алистер. — Можем после ужина вернуться в исследовательский центр, и я изучу записи. Но сначала, дружище, вы должны попробовать их яблочный штрудель. Он восхитителен, особенно с чашечкой рейнландского кофе или с бокалом «Бренди Александр»[42].

Я сдался и последовал его предложению. Похоже, Алистер не разделял мою спешку в разрешении этого дела. Я мог начать с ним спорить, но у меня было ощущение, что он будет полезнее в наших поисках, если сначала утолит свои гастрономические пристрастия.

Глава 10

День почти подошёл к концу, а я совсем выдохся. Только усилием воли держался на ногах, направляясь обратно в центр. Мы продолжили работать в офисе Алистера почти до десяти часов вечера, сверяя заметки и делясь мнениями.

Это был сложный день. Меня всегда выматывали опросы свидетелей (а иногда и разочаровывали), хотя начальным этапом любого расследования были сбор и оценка полученной информации.

Лучшие детективы поступали так с поразительной эффективностью: они отделяли твёрдые улики от слабых предположений и приходили к заключению, прикладывая отнюдь не много усилий.

Я многое узнал о Саре Уингейт; достаточно для того, чтобы представить, каким она была человеком. И я узнавал всё больше о её предполагаемом убийце, Майкле Фромли. Но вместе меня это ни к чему не приводило.

Всё, что я мог, это начать поиски двух пропавших женщин: Стеллы Гибсон, которая могла быть свидетельницей преступления, и Клары Мерфи, которую видели последний раз в компании Фромли.

Мы работали в комнате для собраний за огромным столом, где можно было удобней разложить заметки.

— Вот июль 1905 года, — произнёс Гораций, входя в комнату и сгибаясь под тяжесть семи толстых папок.

— Благодарю, Гораций, — сказал Алистер.

— Профессор, время уже позднее, — Гораций тяжело навис над столом. Он весь вечер работал с нами, принося документ за документом из многочисленных папок Алистера.

— Это точно. Иди домой, Гораций. Ты нам очень помог, но теперь у нас есть всё, что нам надо. Мы и сами задержимся тут ненадолго, — Алистер говорил рассеянно, ибо уже бегло просматривал первую папку, принесённую Горацием.

Гораций облегчённо кивнул.

— Доброй ночи, профессор. И вам, детектив.

Он вышел из комнаты, и я заметил, что даже без веса папок он казался выжатым, как лимон. Его рана на голове распухла ещё больше и теперь выглядела совсем скверно.

Когда я удостоверился, что Гораций ушёл, я обратил на это внимание Алистера:

— Не помню, чтобы рана Горация вчера выглядела так же отвратительно.

— Что? — Алистер в замешательстве глянул на меня, но потом осознал сказанное.