Во имя любви - [39]

Елизавета Михайловна и Иван, находящийся в отведенной женщине комнате, также прекрасно слышали шум автомобилей, подъехавших к территории дачи. Все это время старая экономка и мальчик сидели тихо и не покидали пределов помещения. Не торопились они выйти за дверь и после того, как таинственные машины незваных визитеров укатили в неизвестном направлении. Кирсанов приблизился к окну и старательно пытался разглядеть хоть что-нибудь в сгустившейся уличной темноте. Более или менее ему удавалось сделать это. Голощапова осталась возле порога, но свет по-прежнему не включала.

— Испугался? — шепотом спросила Елизавета Михайловна.

— Нет, — честно ответил Кирсанов, но почему-то непроизвольно поежился. — Там не было… плохой машины.

Лиза не успела уточнить, что именно имеет в виду мальчик. Входная дверь, ведущая с улицы в общую комнату на первом этаже, резко распахнулась, затем в холле вспыхнул свет, и в тишине дачи раздался громкий окрик Лаврикова:

— Федечка!

Голощапова, оставив Ивана в комнате, успела выскочить навстречу хозяину апартаментов в тот момент, когда он уже собирался было развернуться и вновь выйти на улицу в сопровождении неизменного Александра Мошкина. Лавр только мазнул по ней взглядом, вскинув голову, еще раз окликнул сына, обитавшего где-то в недрах второго этажа, и шагнул в направлении крыльца. Щурясь от яркого света, Елизавета Михайловна по лицу Федора Павловича пыталась определить его настроение.

— Так мне готовить квартиру? — несмело произнесла она, так и не сумев ничего прочесть в глазах бывшего криминального авторитета.

Лавриков замер на месте, уткнувшись взглядом куда-то за спину Мошкина, оккупировавшего дверной проем. Как назло, Голощапова застала его своим вопросом в самый неподходящий момент. Тогда, когда он был готов к нему меньше всего на свете. Федору Павловичу потребовалось не более пяти секунд, дабы вернуть себе самообладание, после чего он опять повернулся к женщине. Заставил себя улыбнуться.

— Конечно, — просто ответил он. — Все без изменений. Это… — Лавр ослабил узел галстука, а затем и вовсе сдернул его с воротника, — совсем по другому поводу гости…

Больше он не добавил ничего. Санчо предусмотрительно посторонился, и Федор Павлович шагнул на свежий воздух. Даже дверь за собой оставил распахнутой. Елизавете Михайловне ничего не оставалось делать, как вернуться обратно в свою комнату. Иван уже сидел на кровати, погруженный в какие-то собственные мысли. Голощапова подхватила с тумбочки ридикюль, подошла к мальчику и нежно поцеловала его в щеку.

— До завтра, Ваня, — мягко произнесла она.

— До завтра, Лиза… — машинально откликнулся Кирсанов, и женщина почувствовала в его голосе ничем не прикрытую апатию.

Но говорить она ничего не стала. В конце концов, сейчас ей не было необходимости беспокоиться о судьбе Ивана. Мальчик, по мнению Голощаповой, находился в надежных руках. Она снова вышла из комнаты.

В этот самый момент и Федечка, перепрыгивая сразу через две ступени, спустился по лестнице со второго этажа, пересек гостиную и следом за Лизой выскочил во двор. Он знал, где можно найти отца. На его заветном местечке в саду. Елизавета Михайловна благоразумно прикрыла за собой входную дверь.

Только Кирсанов продолжал сидеть неподвижно в маленькой комнатке Лизы, освещенный светом из общей гостиной, падавшим на его лицо. Дача погрузилась в полную тишину. Слух Ивана улавливал только едва заметное шебуршение где-то в дальнем углу комнаты. За стенкой скреблась мышка. То ли ела что-то, то ли пыталась соорудить для себя очередную норку. Других звуков не было. Кирсанов уперся руками в край кровати, а голову обреченно уронил на грудь. На глаза мальчика навернулись непрошеные предательские слезы, но он усилием воли сумел взять себя в руки. Порывисто поднялся на ноги. Тишина начинала давить на его детское сознание.

— …И получается: с одной стороны — эти захватчики «Империи». С ними бы я сыграл партию без труда. Но с другой стороны — ультиматум Косатки. А он слов на ветер не бросает. Вот с ним играть никому не советую… — Лавр сокрушенно покачал головой и, сцепив пальцы в замок, водрузил их на столешницу прямо перед собой. Обвел долгим взглядом небольшую по количеству компанию своих преданных единомышленников. — И как выскользнуть?

Втроем они расположились в саду, под самой заветной яблоней, где Федор Павлович находил для себя умиротворение. Тусклый свет, источаемый керосиновой лампой, выхватывал из темноты напряженные лица трех представителей сильного пола человечества. Как и предполагал Санчо, лезть к Лаврикову с расспросами не стоило, тот и сам выложил всю подноготную своей недавно состоявшейся встречи с Касатиком. И подноготная эта была отнюдь не утешительной. Положение осложнялось фактически до безобразия. Понимал это и сидящий по правую руку от Мошкина Федечка. Он так же, как и Александр, молча, не перебивая, выслушал длинный монолог отца, и лишь когда Лавриков произнес свой последний отчаянный вопрос, парнишка позволил себе недовольно прищелкнуть языком.

— Н-да-с… — протянул он. — Полная жопень получается…

— Выбирай, пожалуйста, выражения! — недовольно осадил отпрыска Федор Павлович.