Во главе двух академий - [33]

Дашкова ополчается здесь на невежд, льстецов и подхалимов, на «такальщиков», готовых соглашаться с любым вздором, ежели вздор этот несут господа.

Лишь скажет кто из бар: «Учение есть вредно,

Невежество одно полезно и безбедно»,

Тут все поклонятся — и умный и дурак —

И скажут, не стыдясь: «Конечно, сударь, так».

А если молвит он, что глуп и Ломоносов,

Хоть славный он пиит, и честь, и слава россов,

Тут улыбнется всяк

И повторит пред ним: «Конечно, сударь, так».

В прозаическом выводе автор еще более заостряет свою мысль: «Так на все, что большой господин ни скажет, есть раболепствие».

Но кто же это «раболепствие» создает и поощряет? Дашкова и здесь не ищет ласкающих слух выражений: «такальщиков» слушают подлецы.

Но самые и те, которым потакают,

Не лучше чувствуют, не лучше размышляют.

Кто любит таканье и слушает льстеца,

Тот хуже всякого бывает подлеца.[104]

Дашкова не случайно столь негодует против «таканья». Она усматривает в нем некую циничную жизненную позицию, чрезвычайно ей противную: льстецы и «такальщики» отлично понимают, что криводушничают, да этак жить удобней, легче «приобресть себе и честь, и счастие неложно от знатнейших господ, от них срывать скорее по чину всякий год».

Любопытно, что «Послание» не осталось без ответа. Оно подписано: «Слово „так“».

«…Видите Вы, госпожа сочинительница послания ко мне, какую Вы себе беду приуготовляете Вашими сочинениями; превеликая толпа разного рода людей на Вас гневается. Однако ж прошу гнева их не опасаться, я их весьма коротко знаю …Продолжайте, милостивая государыня, защищать добродетель и осмеивать пороки, пренебрегая ворчание завистников, глупости и подлости…»[105]

Императрица вроде бы поощряла «госпожу сочинительницу» к критическим выступлениям, да только то были слова — в действительности отношения осложнялись.

Одна из основных тем «Собеседника», и Дашкова, несомненно, задает здесь тон, — борьба с французоманией — «мартышеством французским», «французским воспитанием».

«Причина этого настойчивого преследования, — писал Добролюбов, — объясняется отчасти тем, что тогдашнее волнение умов во Франции грозило многим и в политическом отношении, отчасти же и тем, что княгиня Дашкова, понимавшая истинную сущность дела, естественно, должна была негодовать, видя, как русские люди, знакомясь с литературой и нравами Франции, перенимали самое пустое, самое глупое, самое ничтожное, не обращая внимания на то, что составляло действительное сокровище, что могло в самом деле образовать и облагородить человека».

Охранительным мерам Екатерины II против проникновения в Россию идей революционной Франции критик противопоставляет борьбу Дашковой и многих передовых людей того времени (вспомним Фонвизина, автора «Бригадира») против французомании русского вельможества.

«…Нельзя не отдать чести „Собеседнику“ по крайней мере за то, что он понял нелепость этого положения и старался выводить на общее посмеяние как упорное старинное невежество, так и пустоцвет французской цивилизации, столь дурно усвоенной у нас тогдашними молодыми людьми…»[106]

Добролюбов называет здесь обе проблемы, многажды обдуманные Дашковой: необходимость усвоения передовой европейской культуры и бессмысленность поверхностного копирования внешних ее примет.

Во 2-й части «Собеседника» напечатана статья Е. Р. Дашковой «О смысле слова „воспитание“». Вот характерный отрывок.

«…Отцы наши воспитать уже нас желали как-нибудь, только чтоб не по-русски и чтоб через воспитание наше мы не походили на россиян… Тогда танцмейстеры, французские учители или мадамы, по их мнению, все воспитание совершали… Воспитание сие не только не полезным, но и вредным назваться может… Мы еще более удалились от справедливого смысла, заключающегося в слове „воспитание“, прибавя к разврату, который учителя и мадамы в сердца детей наших сеют, разврат, которому предаются дети наши, путешествуя без иного намерения, окроме веселия, без рассудка, без нужного примечания и погружая себя в Париже или Страсбурге только в праздность, роскошь и пороки, с истощенным телом… и кошельком домой беспоправочны возвращаются. Не в поле, не в совете или служении отечеству они себя отличить… хотят; танцы, клавикорды или скрипка, разговоры о театрах… вот благородное и пространственное поле, которое наши дети выбрали и на котором отличиться желают». Настоящее же воспитание, как считает автор статьи, должно состоять из физического, нравственного и школьного, причем нравственное, по мнению Дашковой, заключается в том, чтобы «вкоренить в сердце воспитанника любовь к отечеству и правде, почтение к законам, омерзение к эгоизму и убеждение в той истине, что нельзя быть благополучным, не выполнив долгу звания своего».[107]

«Долг звания своего» сама Е. Р. Дашкова всегда выполняла ревностно. И в Академии наук, и в Российской академии, и в «Собеседнике», особенно ей дорогом.

Дашкова сплотила вокруг «Собеседника» многих талантливых литераторов — в этом несомненная заслуга и ее, и соредактора журнала советника дирекции Академии О. П. Козодавлева. Здесь печатались Фонвизин, Капнист, Княжнин, Богданович и самый большой поэт допушкинской поры Г. Р. Державин; в «Собеседнике» увидели свет и «К Фелице», и «Видение Мурзы», и «Бог». Потому-то, продираясь сквозь славословия по адресу «российской Минервы» и исторические небылицы, и сегодня с увлечением листаешь его толстые коричневатые страницы…