Во что я верую - [93]

И затем, поскольку важнейшим обстоятельством является то, что Один-единственный, Единственный один должен стать для меня Богом, как и для вас, как и для каждого, то в дело вступает третья заповедь, совершенно точная и деловая, житейская и представляющая собой для людей, живших 25–30 столетий назад, развитие второй, она призывает вас быть последовательным: боги, ныне подлежащие отстранению — это не ханаанские боги земные, требующие сожжения первенцев, а другие, куда более жестокие и охочие до свежей плоти, чем все Ваалы и Аштарот, довольствовавшиеся одними лишь первородными в семье.

Четко и определенно звучит, таким образом, запрет: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли. Не поклоняйся им…» (Исх20: 4–5). После чего идет напоминание о еще одном доподлинном обстоятельстве: если любовь Бога неистощима, то Бог творит «милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх 20: 6). Зло, которое мы творим, ложится тяжким бременем не только на нас, но Бог карает, естественный закон карает «за вину отцов до третьего и четвертого рода ненавидящих Меня» (Исх 20: 5).

Третья заповедь дополняет и завершает вторую. Она касается имени. Божественная Трансцендентность предполагает, что к нему обращаются с почтительного расстояния. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно» (20, 7). Известно, что из этого запрета древние евреи делали самые крайние выводы. Они больше не произносили имени Яхве, записывая только четыре буквы — YWHW — которые мы почтительно переводим как «Господь»[210]. Заметьте себе мудрость этой заповеди, с ее чисто мирской направленностью. Вам предстоит прожить свою собственную жизнь, вершить судьбами своего общества: так не вмешивайте на каждом шагу священное начало в свои делишки! «Не произноси всуе имени Божьего» защищает это Имя, но еще больше — нас самих. Из Сотворения мира вытекает законность общества разума, основанного на свободе разумных существ, которые в рамках основных положений этики, применимой во все века и в каждое мгновение, несут ответственность за содеянное им. В Декалоге нет ни одного правила, касающегося тривиальностей жизни; он настойчиво призывает вас не взывать всуе к имени Господа, не делать Его участником всяких мелочей. Вам хватит собственного ума для того, чтобы подчинять, владычествовать, наполнять и размножаться в отведенной вам Богом экологической нише, чтобы преобразовывать ее после того, как вы уясните себе те ее правила и законы, которые делают успешными ваши действия.

Две первые заповеди касаются Его славы и Его имени; это поистине значит и то, что они касаются нашей свободы. Бог сотворил нас свободными. Он хочет, чтобы мы были таковыми. От нас Он ждет только действий, продиктованных свободой. Отстранять кумиров — значит оберегать нашу свободу, ибо все прочие боги — куда более ненасытные. Научиться не взывать всуе к имени Божьему — значит также научиться оберегать нашу свободу от воздействия, прикрывающегося именем Бога истинного, а на деле оказывающегося ничем иным, как ловушкой. Ведь Богу угодна эта наша свобода, и Ему угодно, чтобы она была свободной. Мне кажется, что вторая заповедь является онтологическим обоснованием нашей не знающей ограничений самостоятельности.

Если три первые заповеди касаются нас косвенным образом, то четвертая обращается к нам напрямую. Любопытна эта заповедь о дне отдыха: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть дней работай, и делай всякие дела твои; а день седьмый — суббота Господу Богу твоему…» (Исх 20: 8-10). Далее мы находим подробное разъяснение того, как применять это предписание, а также — космологическое обоснование: «Не делай… никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих» (20: 10). В этом отдыхе должны участвовать все — и даже домашние животные, также имеющие право на отдых. Седьмую часть времени надлежит сделать свободной. Проклятие трудом, который есть благословление, не должно превращать труд ни в наркотик, ни в кумира. Важно, чтобы часть нашего времени была посвящена Господу: лицезрению, созерцанию, размышлению, молитве. Должно быть что-то, что понуждает нас отрываться от легкости труда, избавляющего нас от мыслей о бытии и о смерти. Пусть между включенностью в будничную реальность и сверхреальностью установится нужное равновесие. Заповедал Бог: в течение шести седьмых твоего времени склоняйся к земле, но подними лицо свое на время — по меньшей мере — седьмой части.

Как добиться такого распределения, не превращая его в ритуал, в сверхритуал (бытующее среди фарисеев суеверие, связанное с субботой; то же — у пуритан Новой Англии, этих гонителей каких бы то ни было несоблюдений субботы) — и не связывая его с каким бы то ни было календарем? Ведь без строгого порядка человек превращается в раба внутренних побуждений, требующих немедленного повиновения.

Для того, чтобы придать нужное направление онтологическому размышлению о седьмом дне, лучше всего подойдет напоминание о принципиальном вопросе, лежащем в основе Откровения: о Сотворении мира, поскольку Бог опирается на доподлинный календарь, прибегнув к педагогическому воздействию тайны поэтапного и сопровождающего Сотворения мира: «Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и всё, что в них; а в день седьмый почил. Посему благословил Господь день субботний и освятил его» (Исх 20: 11).