Внутренняя война - [22]

Эми почувствовала это раньше других. Она не смогла предупредить несчастье, но здесь, в больнице, она способна угадать все: скачок температуры или возникновение какого-то чувства. Она сразу понимает, что значит внезапно пробежавшая дрожь, моргание, задержка дыхания. По ее настоянию психиатр назначает Алексису специальные лекарства, она получает право на неограниченное посещение. Когда наступает вечер, она массирует своего ребенка и перед сном натирает самодельной смесью из масла болиголова и сладкого миндаля. В изнеможении она дремлет возле него, сто раз просыпается и шепчет: «Держись, любимый, пожалуйста, держись». Если его не станет, она уйдет за ним, она поклялась себе, — без всякого надрыва. Держись, мой мальчик. Но состояние мальчика стабилизируется, под воздействием лекарств напряжение спадает. Кости в конце концов срастаются. Лицо изменилось, но по-прежнему красиво, кожа разгладилась, исчезли почти все следы побоев. Черепно-мозговая травма не сказалась ни на логических, ни на сенсорных функциях. Иногда еще ужасно ломит в суставах и болят мускулы, но головокружения, мигрени и нарушения речи — прошли. Ему еще тяжело ориентироваться и соразмерять дистанции, он задевает предметы, спотыкается, но освоил обиходные действия повседневной жизни. Лечащий персонал в один голос твердит, что теперь можно вернуться домой, к матери, чтобы закончить реабилитацию.

В одно ноябрьское утро Алексису вспоминаются стихи из бодлеровского «Сплина»:

Бывают дни — с землею точно спаян,

Так низок свод небесный, так тяжел,

Тоска в груди проснулась, как хозяин,

И бледный день встает, с похмелья зол…

Он натягивает вещи, принесенные матерью, останавливается, снова приходит в движение, он подавлен. Надо ли покидать эту резервацию и возвращаться в мир, который он не чувствует своим?

И целый мир для нас одна темница,

Где лишь мечта надломленным крылом

О грязный свод упрямо хочет биться,

Как нетопырь, в усердии слепом.

— Ну давай же, — уговаривает Эми, — такси ждет, я здесь, я всегда буду рядом, ты же понимаешь?

Перед уходом в реабилитационный центр она заполнила буфет и холодильник, там его любимая еда: мюсли с медом, шоколад, творог, свежевыжатый апельсиновый сок. Соня и Изуру звонили и поздравляли: «Теперь ведь худшее позади, правда?» В их голосах звучала наивная радость, которая как-то ободрила ее, но теперь, когда она видит, что сын не решается преодолеть порог, потом садится в такси, словно приговоренный обреченно всходит на эшафот, — она понимает, что до завершения далеко. Алексис отвернулся к левому окну и молча смотрит наружу, отбрасывая от себя призраки окружающей жизни, —

Тюремщик — дождь гигантского размера

Задумал нас решеткой окружить,

И пауков народ немой и серый

Под черепа к нам перебрался жить…

— он борется с ужасом, который нарастает по мере того, как машина приближается к конечной точке, но все напрасно: дверца открывается, и страх бросается на него, как хищный зверь, который ждал в засаде, и подминает его под себя, и начинает глодать, — это первобытный, неконтролируемый страх, который шепчет ему, что психопат вернется, что он, может быть, уже близко, что он прячется за лифтом и готовится довести свое черное дело до конца. Алексис хватает у матери связку ключей, хромая, карабкается по лестнице, попадает в квартиру, он кричит и ругает ее: «Скорее же, мама, что ты там застряла!»

И вдруг удар сорвался как безумный, —

Колокола завыли и гудят,

И к облакам проклятья их летят

Ватагой злобною и шумной.

Он запирает входную дверь, он весь в поту, у него режет в животе, раскалывается голова, он вспомнил острый и тошнотворный запах крови, удар, после которого потерял сознание, он вглядывается в детали знакомой обстановки, цепляется за них в надежде успокоить мысли: комод с восемью ящиками в прихожей, блюдце для мелочи в форме кленового листа, скромные светильники, доски паркета, сухие цветы, курильница для благовоний. Эми в растерянности. Такой реакции сына она не ожидала. Она думала, ему будет здесь хорошо, с этим домом связаны лишь хорошие воспоминания — годы лицея, потом первый курс подготовительного отделения, напряженный, загруженный, но счастливый. Она видела в этом месте спокойное и безопасное убежище. И вот она внезапно понимает, что ничто не сможет успокоить Алексиса, потому что неизвестен ни нападавший, ни мотив, ни даже обстоятельства нападения. То, что произошло без причины, может случиться снова и в любой момент, вот и все. Ее сын, как затравленный бродячий кот, прыгает единственным зрячим глазом с предмета на предмет и выискивает грядущую опасность. Ей хочется броситься к нему, укутать его своей любовью… но он далеко, он недоступен, потерян. Она клянется ему, что ничего плохого больше не случится, но в ответ он только недоверчиво хмыкает, и эта усмешка занозой остается в сердце. Назавтра, когда она собирается на работу, он не пускает ее, цепляется за пиджак, теряет голову, так что она сдается и садится вместе с ним на пол.

И вот… без музыки за серой пеленой

Ряды задвигались… Надежда унывает,

И над ее поникшей головой

Свой черный флаг Мученье развевает…