Внутренняя война - [24]

Самый тяжелый удар — начало учебного года. Целый год прошел! Годовщинам свойственно связывать итоги и перспективы. Алексис должен взглянуть в глаза реальности. Он сравнивает себя теперешнего и того, кем он должен был стать. Он вдруг осознает, что его нет: есть одна пустота, отсутствие, прочерк. С детства он двигался по рельсам, которые должны были его куда-то привести, но он там никогда не будет. Что остается от пройденного пути, если все планы рухнули? Он посвятил свою жизнь достижению результатов, постоянной усердной работе. Он был хорошим учеником, нежным сыном, добрым товарищем, он вел себя как стойкий оловянный солдатик. Он делал все, что положено, он честно выполнил свою часть договора, но, видимо, надо было внимательно читать пункты, написанные мелкими буквами внизу страницы: никакой компенсации, если мир рухнул.

23 сентября 2018 года Юго, Батист, Лейла и Мэй вместе идут в кино, Кристоф со своей Полиной заказывают деревянную лакированную кроватку. Мир продолжает жить как ни в чем не бывало, а Алексис Винклер сидит взаперти, за столом, скрючившись и обхватив колени руками, и шепчет слова, которые словно написаны для него: «This isn’t happening, I’m not here, I’m not here, in a little while, I’ll be gone».[5] Но когда наутро он размыкает затекшие руки и ноги и выходит в коридор, то обнаруживает, что мать без движения сидит на полу, уткнувшись подбородком в плечо, с конвульсивно дергающимися веками, и так крепко сжимает сплетенные пальцы, что фаланги побелели. И тогда ему является единственный повод, ради которого надо жить дальше. Он пытается поднять ее, отчаянно обхватывает руками, силится удержать тело, дотаскивает до спальни, укладывает на кровать, расстегивает блузку, которая не дает свободно дышать. Прическа Эми распалась, волосы перечеркивают лицо, одна темная прядь попала в приоткрытый рот. Он осторожно вытаскивает ее и спешно идет за полотенцем, потом прикладывает мокрую ткань к вискам и шепчет на ухо: «Мама, мама, мама».

Вообще-то, он не впервые видит мать в таком состоянии. Они не обсуждают его и не упоминают даже намеком. Эта тайна возникла недавно. В чем причина — болезнь? Крайняя усталость? Лунатизм? После каждого такого кризиса Эми выходит утром как ни в чем не бывало, розовая и свежая, идеально одетая и причесанная, безупречная. Она целует сына в лоб и улыбается: до вечера! Он провожает ее взглядом. Тонкая грациозная женщина чуть замедляет шаг возле изгороди из лавра, осторожно срывает один лист и кладет в карман. Кто бы мог заподозрить, что тень над ней становится все шире?

Пронзительное чувство любви охватывает его, и он дает себе слово вылечить мать во что бы то ни стало. И когда в конце ноября она говорит про того мужчину и предлагает принять его здесь — в доме, в квартире, где четырнадцать месяцев не было никого, кроме дедушки с бабушкой, отца и двух-трех врачей, — мальчик соглашается, надеясь, что Пакс поможет ему в этом деле.

В чьих руках револьвер?

«Я попался, — думает Пакс, — я сам загнал себя в капкан и не оставил малейшей лазейки».

Эми предложила ему как-нибудь в воскресенье прийти в гости. Он сказал, что пока не может: занят в ближайшие пару уик-эндов. Отсрочка даст ему время решить задачу, подобрать возможные варианты. Самый прямой — прекратить отношения. Он умеет расставаться красиво, льстя женщине и даже не вполне лукавя при этом: он-де влюбчив, не готов к серьезным отношениям и считает, что лучше расстаться сейчас, потом будет больнее, она этого не заслужила. Но на этот раз все не так просто. Он по-настоящему влюблен. Три недели бурных свиданий упрочили его чувства. Если бы он знал, кто она, то, конечно, пробовал бы сдерживать себя, ставить какие-то заслоны, но разве они устоят? Едва он видит Эми, как пульс замирает или начинает бешено частить, — он теряет логику и какую-либо решимость. Господи, но почему? Зачем пересеклись дороги его и этой женщины, вернее, ее сына? Неужели чистая случайность? Или Божие наказание, или неотвратимость кармы? Он помнит, как год назад, когда его пригласили на встречу со Свебергом, он вдруг испытал какое-то мистическое видение: он был как будто пулей в барабане, готовой вылететь и рикошетом убить одного, потом другого. И вот выстрел. Но в чьих руках револьвер?

Сейчас раннее утро. Прежде чем отправиться вместе в учебный центр, они встретились в компании Demeson. Он в испарине, прерывисто дышит, она обеспокоена, ей кажется, что ему нехорошо (в сущности, так и есть), предлагает вызвать врача — надо показаться специалисту, а вдруг это инфаркт, — но он отказывается и вопреки очевидному уверяет, что все в порядке. Она уговаривает. Он отвечает, что она ошибается. Ей кажется, что она отчасти понимает, в чем дело: его смущает перспектива визита. Встретиться с юным инвалидом, замкнувшимся в гневе и горе, вряд ли будет приятно. Она кладет ладонь на руку Пакса, она просит прощения за то, что так настаивала. Он сражен. Теперь невозможно хитрить, изворачиваться, прятаться за интерпретации: вмешайся он тогда, и глаз Алексиса был бы спасен, точка. Он ненавидит себя, презирает, он готов покаяться и все признать. И тут же осекается. Нельзя забывать о последствиях его поступков. Признания, конечно, способны облегчить его душу, но вряд ли исцелят Алексиса, а Эми — точно подкосят. От их внезапного романа у нее словно выросли крылья, он же видит. Ее лицо теплеет, смягчается, когда она лежит в его объятиях. Он придает ей силы, как она — ему. Но сейчас — голова идет кругом. Пакс даже не представляет, что она почувствует, узнав правду. Наверняка ужаснется, отшатнется, возненавидит его — но, скорее, еще больше возненавидит себя. Он не может с ней так поступить: у Эми и так есть кого ненавидеть, хватит с нее и одного изверга. И он решает молчать до конца. Но как заткнуть себе рот? Сможет ли он жить с такой тайной, спрятать ее в уголке души, закрыть доступ, не вспоминать, не возвращаться к ней? Сможет ли он смотреть в глаза этой женщине, которую так любит, и ее сыну? Сможет ли лгать ей день за днем и ничем себя не выдать? Да, есть от чего потерять голову: сберечь Эми можно только ценой предательства.