Внуки королей - [43]

Здесь живет совсем немного рабочих: каменщик, шофер, механик да несколько мелких ремесленников. Кузнец, наш знакомый, выковывает у жаровни перед своим домом «дабу» — мотыгу с короткой ручкой для садовников и крестьян. Столяр жалуется, что дела у него идут из рук вон плохо: люди охотнее покупают дешевые французские промышленные товары, чем тяжелые, изготовленные из африканского дерева столы и шкафы, кровати и полки местного производства.

Хорошие каменные дома принадлежат крупным торговцам. Многие из них ездят на собственных грузовиках до самого Берега Слоновой Кости, до Ганы или Либерии и привозят домой эмалированную посуду, ткани, спички, кремни, электрические карманные фонарики. Раньше они торговали также сигаретами и сахаром — это было наиболее выгодным делом. Но теперь продажа сахара и сигарет — монополия «Сомиэкса», правительственного общества по экспорту и импорту товаров. Покупать сахар и сигареты в недавно созданных государственных магазинах гораздо выгоднее, чем у торговцев.

И все же эти торговцы живут в лучших домах Болибаны. В их квартирах или на тенистых верандах появились трехсотлитровые холодильники, а некоторые торговцы провели себе даже дорогостоящее электричество. Говорят, что ради честолюбия эти люди имеют по нескольку жен. Кроме того, многоженство они расценивают как доказательство своего благосостояния. Их жены не работают вне дома.

Напротив, жены ремесленников, рабочих, крестьян и мелких торговцев вынуждены работать, потому что иначе не проживешь. В засушливое время года утром и вечером им приходится поливать поля, поливать лейками и ведрами, чтобы хоть что-нибудь выросло. Или с утра они отправляются в город, на рынок, продавать овощи. Сгибаясь от тяжести, взбираются женщины на один из новых автобусов венгерского завода «Икарус», которые только-только появились в Мали, и едут до самого центра. Другие стоят на краю дороги, предлагая прохожим висячие замки, дешевые детские платьица, сладости, консервы и орехи кола. И всегда лимонад, который может быть тепловатым, но обязательно сладким и по возможности красного, зеленого или желтого цвета.

Часы показывают поздний для Болибаны ночной час: начало десятого. Я не захватил с собой карманного фонаря и для безопасности придерживаюсь середины темных как смола улиц. Теперь звук барабанов слышится лишь где-то вдали. Впереди на углу возле своей тележки спит на подстилке торговец; его масляная лампа стоит рядом с товаром, и если появится какой-нибудь случайный покупатель, ему придется будить продавца: «Эй, брат, проснись, — крикнет он, — и дай мне напиться. Это я, твой сосед Идрисса…»

Никакой ночной жизни нет в Болибане. Едва ли можно говорить о ночной жизни и в самом городе. Разве что понимать под ней кино. Заканчиваются сеансы очень поздно, потому что два полнометражных фильма идут, как правило, один за другим. За чаплинским фильмом «Диктатор» следует пустой американский ковбойский фильм из жизни дикого Запада, а после «Довольно любви», плаксивого католического пропагандистского фильма о Лурде, на экране мелькают кадры глупой криминальной комедии. К этому времени в ресторанах уже убирают столики и официанты начинают подметать пол. Не исключено, что в это время перед стойкой на высоких табуретах сидят еще за бокалом виски несколько французских коммерсантов. Если спросить африканцев, кто сегодня в Мали зарабатывает больше всех, то можно сразу же получить ответ: пока все еще французы. Но коммерсанты уже жалуются. Их беспокоят некоторые новые законы о налогах, касающиеся частных иностранных предпринимателей;..

Я вспоминаю две высохшие фигуры — короткие штаны цвета хаки, мускулистые коричневые икры, голые ноги в кожаных сандалиях. Они охотно называют себя «старыми африканцами» и действительно представляют «старое» в Африке. Я видел их вместе с журналистом, приехавшим издалека, чтобы проникнуть в тайны новой Африки. Я прислушался к тому, как они, удовлетворяя любопытство изъездившего весь мир журналиста, поражали его своей «новейшей песней»: «И если не сегодня, месье, то, ей-богу, это удастся в ближайшем будущем… Хорошие дела можно сделать здесь, в Судане…» Журналист, потея, опустил голову и, с трудом дождавшись, пока они кончили, кивнул со словами: «Будьте здоровы, господа».

Улица длинная… Нет никакой ночной жизни в Болибане? Но вот рядом с полуоткрытой дверью к теплой стене дома прислонился юноша. Я бы не заметил его, если бы не услышал тихие звуки скрипки. Наверное, влюбленный… Совершенно один стоит он в темноте. Я подхожу к нему и прошу дать мне скрипку. У нее всего лишь одна струна. Возможно, юноша сам сделал эту скрипку. Я охотно обменялся бы с ним парой слов. Это было бы естественно для двоих мужчин, встретившихся в такой час, когда один из них влюблен, а другой ищет ночную жизнь там, где ее нет, или думает о жизни людей, с которыми сталкивается в темноте африканской ночи… Но разговора не получается, потому что молодой человек, ищущий одиночества, не понимает ни слова по-французски. Не всегда же можно только улыбаться; и он это чувствует так же ясно, как и я. Отхожу, а он продолжает играть на скрипке и, словно в ответ мне, извлекает из одной струны пронзительные стонущие звуки.