Внуки Колумба - [74]

От этой мысли Липста бросило в дрожь. Полупустой вагон ритмично покачивался. Кто-то сел рядом с Липстом, вытянул ноги и громко крякнул. Липст не отрывал взгляда от окна. «Тут есть и моя вина тоже. Давно надо было сказать Угису правду. Почему я не сделал этого?»

Сидящий рядом пассажир фыркнул и толкнул Липста ногой.

— Пардон!.. Мы случайно не знакомы с мосье?

Липст вздрогнул. От неожиданности он, кажется, даже вскрикнул: рядом сидел Сприцис! Он не узнал Узтупа! Комизм фантастического стечения обстоятельств развеселил Липста и оторвал от мрачных раздумий.

Насмеявшись, он почувствовал известное облегчение. Это сразу настроило его благожелательнее к Сприцису, чем он сам того хотел бы.

— Сприцис! Ты откуда свалился?!

— Нашел чему удивляться! — Сприцис, поддернув брюки, закинул ногу на ногу. — Рижское взморье — излюбленное место отдыха трудящихся.

— И такое превращение! Будь я католиком, я подумал бы, что дева Мария сотворила с тобой чудо!

— Со мной чудеса творит только святой Рубль.

Сприцис был живым подтверждением своих слов. От старого Узтупа сохранились лишь дряблые, как гриб-дождевик, щеки и жиденький хохолок надо лбом. Все остальное на нем было новехоньким и стоило не одну тысячу. Светло-серый бостоновый костюм сидел с таким шиком, что Липст только поежился от зависти. К ярко-голубой нейлоновой сорочке как нельзя лучше подходил вишневый в горошек галстук. Носки серых замшевых туфель были острее бычьих рогов. Даже от круглого подбородка Сприциса пахло деньгами, воплощенными в стойкий запах «Шипра».

Липст с простодушным любопытством разглядывал соседа. Что за жалкий и убогий вид был у Сприциса, когда они встретились в последний раз, и какой солидный, благообразный джентльмен сидел теперь рядом! Совсем другой человек! Липст изучал костюм Сприциса с недоверчивым удивлением, подобно тому как в цирке рассматривают букет цветов, только что вынутый фокусником из уха ассистентки. Какой-то фокус тут определенно был, но со стороны ничего подозрительного не заметно.

— Чем ты тогда занимался, игрой в «рублики» или ипподромом? — пытался вспомнить Липст.

— Оставим историю в покое, — отмахнулся Сприцис. — Лошади — животные вымирающие, а ипподром — жидкая баланда для нищих. В моду, малыш, входят международные связи — экспорт, импорт, посредничество…

— Высоко хватил, Сприцис!

— Все в пределах закона и существующей глупости.

— Да-а?

— Не ной, салатик. Нытики ничего в жизни не добиваются.

— «Посредники» нет-нет да садятся в тюрьму…

Сприцис осклабился и самоуверенно потрогал узел дорогого галстука.

— У нас с тобой нет взаимопонимания, — сказал он. — Ты говоришь о темной уголовщине, а я о светлом искусстве жизни. Мое новейшее увлечение — научно-практическое усовершенствование учения Фрейда. Я исхожу из соображений психологического порядка. Все моряки пьяницы. Из этого факта закономерно вытекают два следствия. Во-первых, у пьяниц всегда в наличии пустые бутылки, но никогда нет денег. Во-вторых, чтобы раздобыть денег, пьяницы с удовольствием продают бутылки.

— О бутылках лучше не будем вспоминать.

— Я говорю не о молочных бутылках. Меня интересует заграничная стеклотара с благородными этикетками. Представь себе такую картину: с Мадагаскара прибывает лайнер «Бель Ами». Стюард пожелал в ресторане «Рига» пропустить русской водочки, а рубликов маловато. Что делает он? Он собирает пустые пузырьки из-под виски, добавляет к ним бутылки из-под выпитого капитаном французского коньяка и сходит на берег к Сприцису Узтупу. Навстречу таможенник. «Ну-ка, иди сюда. Что у тебя тут, милый?» Моряк любезно открывает чемоданчик. «Эмпти, милорд, — совсем пустой. Бонжур, елки-палки». Пустые бутылки никогда не считались контрабандой. Моряк получает честно заработанный червонец, а Сприцис Узтуп может выбросить на рынок очередную партию виски и «Мартеля» своего изготовления. Все счастливы и довольны, и покупатели и продавцы.

Липст слушал захлебывающегося от восторга Сприциса, и перед его взором туманно маячила кирпично–красная физиономия Шумскиса. И тут же Липст вспомнил бутылку с яркой этикеткой «Мартель. Гордон блю» и бутылки на маленьком столе в комнате Юдите. И ему снова пришлось расшифровывать загадочный ребус, в котором существовала определенная, но еще не известная Липсту связь между Сприцисом, Шумскисом и этими бутылками. А может, к нему причастны и Юдите и он сам?..

— Если божьи люди могут торговать телячьими ребрами, выдавая их за кости Христа, велик ли грех продавать хороший армянский коньяк за знаменитое заграничное сусло? Люди испытывают потребность в поклонении. Одни перед костями Иисуса, другие перед заграничными этикетками. Для чего лишать их этой радости? У нас свобода вероисповедания.

— Благодарю тебя, Сприцис.

— За что?

— За армянский коньяк, который ты принес мне на день рождения…

— Стоп! Это был настоящий «Мартель». Честное слово! Мой единственный оригинальный экземпляр, так сказать, эталон фирмы. Я его достал у полупьяного бельгийца. Он хотел купить невесте янтарные бусы.

Они с любопытством смотрели друг на друга.

— Клянусь тебе, тот был настоящий! — божился Сприцис. — Друзей я не околпачиваю. Да еще в день рождения!