Внуки Колумба - [66]

— Они терпеливы. Они пристают, подлизываются, льстят, соблазняют. Для них это спорт, вроде охоты. Ты понятия не имеешь, как трудно приходится красивой девушке!

— И тебе тоже? — спросил Липст. В его голосе почему-то звучит холодная ирония. Будто он не допускает мысли, что Юдите красива. «Со мной творится что-то непонятное, — думает Липст. — Не слушай меня, Юдите! Из всех красивых девушек тебе труднее всего, ведь ты самая красивая…»

Юдите пропустила иронию мимо ушей.

— Да. И мне тоже, — кивнула она.

— Интересно, почему так?

— Потому что красота, мой мальчик, стоит денег. На шестьсот-семьсот рублей далеко не уедешь.

— Шестьсот-семьсот — деньги немалые, — возразил Липст.

— Возможно. Но когда снимешь туфельки из парчи, уже не хочется влезать в дешевые, нескладные. И если несколько минут назад сотни людей с восторгом и завистью смотрели, как чудесно ты выглядишь в вечерних туалетах, сшитых лучшими портными, штапельное платьишко, купленное в магазине, кажется противнее мешка. Каждый вечер я показываю другим: в нынешнем сезоне модны такие-то ткани, линии, такой-то цвет. Другим. Себе нет. Я могу сшить себе не больше четырех-пяти платьев в год.

Липст крепко взял Юдите за сжатые в кулачки руки и резко поднял на ноги.

— Ты все это прекрасно знаешь и все-таки позволяешь ему приходить в гости. Как он смеет разваливаться на твоем диване, пить из твоих рюмок и оставлять в твоей комнате свой запах? Я хочу знать! Я этого не понимаю.

По лицу Юдите пробежала едва заметная тень.

— Ко мне он никогда не приходил. Если он ходит к матери…

«Сейчас она лжет, — у Липста в горле застрял горький комок. — Юдите, для чего ты врешь? Я ведь вижу…»

— Ах, к матери… — усмехнулся Липст: такой усмешкой можно испугать покойника. — Ах, он и под твою мамашу подбивает клинья! Прости тогда! Ее красоты я как-то не приметил…

Юдите смотрит вдаль. Душный гнетущий зной. Кажется, даже море дышит жаром, точно расплавленный свинец.

— Ты сваливаешь в одну кучу разные вещи — грязь и красоту. И пытаешься оправдаться.

Юдите нахмурилась:

— О чем ты говоришь?

— Быть может, я круглый идиот, но одно знаю точно — грязной кисточкой ничего красивого не нарисуешь. Выходит, ради красоты можно красть, взламывать, грабить? Конечно, есть и такие, кто идет на это. Только не ради красоты, а ради денег. Но если это почти одно и то же…

Липст!..

Он держит руки Юдите крепко, как в тисках. У него такое чувство, будто Юдите опять стоит над обрывом. Но это не солнечная Белая дюна, под которой спокойно течет Лиелупе. Это жуткое, маслянисто-скользкое ребро. Под ним в бездонной глубине клокочут холодные омуты. Она сейчас свалится туда и исчезнет. Для него и для самой себя. И с нею исчезнет все, все…

— Я тебе не позволю. Слышишь! Я не буду пускать тебя, и все. Ты скоро сама очнешься и увидишь, как мерзко…

Упрямая складка меж бровей Юдите расправилась. Юдите глядит на море. Полнеба уже затянулось синевато-алыми тучами.

— Я знаю, — говорит она. — Может, я тоже идиотка, но не такая уж большая. Смотри, Липст, гроза будет! Я боюсь грозы.

— Дай слово, что Шумскис никогда к тебе не придет. Дай слово, что ты больше никогда не будешь с ним разговаривать!

Юдите уже успела стряхнуть осадок от этого разговора, как стряхивают с рукава случайно приставшую соринку. Она опять беззаботно смеется.

— Липст! Ну что ты злишься? Даю тебе слово. Ты сам видел, как я сбежала от него на карнавале. Я буду делать все, как хочешь ты. Мне нравится, что ты такой смелый и сильный. Тебе бы надо отлупить меня.

Юдите, прижавшись головой к плечу Липста, так неимоверно серьезно смотрела ему в глаза, что тот не выдержал и улыбнулся.

— Ты мог бы побить меня?

— И еще как!

Юдите смеется.

— Как ты думаешь, гроза пройдет стороной?

Липст поглядел на тучи.

— Ничего страшного. Побрызгает дождик, и все.

Они молча идут вдоль самой воды. Рука Юдите в руке Липста. Солнце потускнело. В воздухе повисла горячая мгла. Тревожно кричат чайки. В их нервном кряканье замешательство и страх. Что-то надвигается, воровато подкрадывается. Все живое и неживое затаило дыхание, силится распознать шаги грозного пришельца. Напряженное безмолвие. И все же что-то близится, близится.

— Гроза идет прямо на нас, — Юдите беспокойно озирается. — Ветер, кажется, с той стороны.

— Гроза идет с собственным ветром.

— Что нам делать?

— Ты хочешь домой?

— Я сама не знаю, куда я хочу.

Тишина. Вдали слышны раскаты грома. Жалобно мычит забытая на лугу корова. Низкие синеватые тучи мчатся над вершинами деревьев, словно муть, подхваченная стремительным потоком, но черное ядро грозы кажется неподвижным. Высоко взметнувшееся в небо и сверху заостренное, оно напоминает голову огромной кобры, занесенную для удара.

Безмолвие. Свет быстро меркнет. Вдали мечутся молнии.

— Уж скорее бы началась, — Юдите обхватила руками плечи. — Мне что-то прохладно.

— Сейчас польет, — сказал Липст. — Давай соберем одежду.

Сперва налетел легкий шелест. Вскоре он перешел в мощный шум, словно зашептала в испуге тысячеголовая толпа. И вдруг точно прокатился гигантский каток. Деревья пригнулись и задрожали. Взметнулся песок и облетевшие листья. Большие и шумные, упали первые капли дождя.