Внуки Колумба - [67]

Они бегут к поселку. Сверкает молния, разметывая длинные фиолетовые тени. Оглушительно грохочут раскаты грома. Юдите выбилась из сил, Липст тянет ее за руку. К счастью, неподалеку на песке перевернутая лодка. Забраться под нее можно только ползком. Липст хохочет. Потоки дождя и сумасшедший бег вырвали его из тягостного оцепенения. К нему снова вернулась бесшабашная удаль. Эта веселая радость взбурлила в самых глубоких родниках памяти: гроза и босые ноги, сверкающие лужи и теплые шумные реки возле уличных водостоков, бумажные кораблики и капли дождя на носу. Все это как встреча с чем-то близким, дорогим и издавна знакомым.

Гроза буйствует прямо над ними. Удары грома следуют один за другим. Под увесистыми каплями рассохшееся дно старой лодки гремит, как барабан. Перед «входом» встает текучий занавес водяной бахромы.

Липст ощущает на лице дыхание Юдите, чувствует, как частыми толчками вздымается ее грудь. Рука Юдите находит руку Липста и доверчиво ложится на нее. Он накрывает Юдите пиджаком и обнимает ее крепко, крепко.

— Не бойся, милая. Скоро пройдет!

— Я и не боюсь. Я только дрожу.

— С нами ничего не может случиться.

— Когда ты со мной, я ничуть не боюсь. Ты меня

любишь?

— Я из-за тебя как помешанный.

— А ты любил бы меня некрасивую? Совсем–совсем некрасивую?

— Да, Юдите! Да!

Она обнимает Липста. Его губы ищут губы Юдите.

— Липст, мне страшно! Если бы ты знал, какая я некрасивая!

— Ты самая красивая, самая лучшая!

В плоском сумеречном свете отчетливо видно лицо Юдите. Лоб обрамлен легкой тенью и кажется совсем темным, а глаза лучатся и искрятся удивительным сиянием. Прекрасна она или уродлива, Липсту сейчас безразлично. Он об этом не думает. Он знает лишь, что нет для него ничего дороже этого лица. Они друг подле друга. В белых вспышках молний, в громовом неистовстве грозы рушатся время и пространство. Глаза Юдите все ближе и ближе, в них молнии, море и берег. Вот они совсем близко, и теперь в них весь мир.

Липст приподнял голову и стал слушать. Гроза кончилась. Возможно, она длилась вечность, а может, всего несколько мгновений. Раскаты грома, глухие и утомленные, слышались где-то далеко, у самого горизонта. В небе горело золотое зарево заката. Море опять волновалось и рокотало. Воздух свеж и прохладен. С мокрых краев лодки шлепались редкие капли. Липст посмотрел на Юдите. Она лежала с закрытыми глазами и, казалось, была охвачена легкой дремотой. Липст коснулся руки Юдите, и она приоткрыла веки.

— Юдите! — проговорил он.

Ее неподвижный взгляд был устремлен на черное днище лодки.

— О чем ты сейчас думаешь?

Юдите, не отвечая, слегка приподнялась на локтях и положила голову на колени Липсту.

— Я слушаю, как капает вода. Я не хочу думать.

Немного погодя она добавила:

— Наверно, самое правильное всегда то, что человек делает не раздумывая. Так мне кажется с тех пор, как я познакомилась с тобой. Ты — мальчишка, а я хочу видеть тебя, сама не знаю почему. Я бегу к тебе и забываю обо всем на свете. Я делаю глупости, и мне хорошо.

— Юдите… Я никогда не забуду этот день.

— Ах, Липст!

— Не смейся, Юдите.

Липст наклонился и губами нежно коснулся ее лба.

— Юдите, — сказал он, — с сегодняшнего дня все пойдет по-другому. Слышишь? Я тебе обещаю. На конвейере я больше работать не стану. Перейду в инструментальный. Выучусь на токаря. Каждый месяц буду вносить по рационализаторскому предложению, вот увидишь…

Все сомнения бесследно улетучились. Он чувствовал, как растут и множатся в нем силы. Мысль обрела крылья, он строил планы на будущее один смелее другого. Ничто больше не казалось Липсту трудным или неосуществимым.

Он и сам не заметил, как мечты о Юдите и о будущем воплотились в сухие арифметические расчеты. Он зарабатывал слишком мало. Это ясно как день. Надо зарабатывать больше — получать самую высокую зарплату и самые большие премии. У него теперь есть Юдите! И нельзя, чтобы Юдите разочаровалась, в нем.

— Я буду заниматься и на будущий год поступлю в вечернюю школу. Потом в институт… Завод реконструируют, строят новые цехи, всюду нужны мастера, техники, инженеры…

Юдите слушала и молчала. От каждой капли, падавшей с края лодки, ее ресницы тихо вздрагивали.

Красный солнечный шар погрузился в яркую синь моря. Небосвод, некоторое время еще пылавший и плавившийся, гаснул и подергивался окалиной сумерек.

— Хорошо, что темнеет, — сказала Юдите. — Платье выглядит так, будто его из мешка вытащили. Тебе не стыдно ехать со мной в одном вагоне?

— Успокойся, — засмеялся Липст. — В вагон нам все равно не попасть. Хорошо, если достанется место на подножке.

— Плечи огнем горят! Как бы теперь кожа не сошла!

Юдите оживилась. Она долго расчесывала волосы, потом тщательно намазалась кремом, попудрилась, накрасила губы и ресницы. Все это напоминало религиозный ритуал. Без соблюдения его она даже ночью не могла отправиться в путь. В эти минуты проявилась некая иная сущность Юдите, жившая в ней сама по себе и для которой действительность не определялась ни местом, ни поздним часом, ни тем, что принес этот день. Сосредоточенно и самозабвенно она охорашивалась, приоткрыв перед Липстом еще на несколько сантиметров завесу над своим таинственным миром.