Вниз по реке к морю - [30]

– Я пока не готов сказать, почему так пристально к нему присматриваюсь, – признался я.

– Как знаешь. Это же твой доллар.

Мне начинал нравиться мой инфернальный помощник.

– Ну а с тобой-то что приключилось, Мэл? Я имею в виду, на самом деле.

Он взглянул на меня. Глаза у него были мертвые, но, несмотря на это, в них явно отразилась благодарность.

– Тюремный психиатр выявила у меня пограничное расстройство личности. Бывают психотические приступы, которые снижают чувство вины и делают меня особо опасным.

– Звучит безумно.

– Еще бы. Я спросил эту даму-психиатра, отчего же тогда я в тюрьме, а не в каком-нибудь заведении для душевнобольных…

– И что же она ответила? – спросил я, искоса наблюдая, как трое не похожих на здешних клиентов людей заходят сквозь стеклянные двери. Все они были крупные, в джинсах и спортивных пиджаках, надетых на пестрые рубашки разных стилей.

– Нынешнее американское право принимает во внимание твой социальный статус и то, что общественное мнение сейчас считает злом, – ответил Мэл на мой вопрос. – Она сказала, что в нашем мире человек, который сам бьется головой о стену, – сумасшедший, а если разобьет башку кому-то другому – он преступник.

– Сюда только что вошли трое, – перебил его я.

– Вижу их. В зеркало.

Вошедшие как раз разговаривали с веснушчатой девушкой.

– Вон того толстого в светлом пиджаке зовут Поукер, – добавил Мэл. – Думаю, он меня не знает. Мне заказали его убийство, было дело, но его подружка решила пожалеть его жену и заплатила пятьдесят процентов неустойки.

Троица между тем огляделась и в конце концов направилась к дальнему столику, который так понравился Мэлу.

Стоило им рассесться, как застенчивый Хуан подошел принять заказ.

– Так значит, твоя история про тюремного психиатра, которая ведет подробный дневник твоих действий? – спросил я, чтобы дать Мэлу понять, что надо выждать и посмотреть, что будет дальше.

– Нет, я просто дал тебе протокольный ответ. Знаешь ведь, что большинство людей знает друг о друге. То, что написано в газетах, в рекламе да иногда в письмах из дому.

– А каков же настоящий ответ?

– Моя мама с детства воспитывалась как примерная католичка. С трех лет ходила со своей матерью в церковь – каждую среду и воскресенье. Ей было девять лет, когда она решила посвятить свою жизнь Иисусу и святым словам Священного Писания. И вот однажды, когда она думала, что находится в соборе одна, какой-то мужик затащил ее в исповедальню и изнасиловал. А она ведь была совсем юной девушкой, да плюс все это случилось прямо в церкви. И это перевернуло ее сознание. Отец и мать настаивали на аборте, но она им сказала, что это будет против воли Господа. Тогда они выставили ее из дому, и ей пришлось жить в храмовой ночлежке и там же родить ребенка, которого она назвала в честь демона. И никогда, ни разу она не проявляла ко мне ни капли любви. Я был для нее обузой, тяжкой ношей, которую тем не менее должно нести. Она обихаживала меня, кормила и каждый божий день говорила, что я – сын дьявола.

Я взглянул в мертвые глаза Мэла, понимая, что, вероятно, моя жизнь была совсем не так плоха, как казалось.

– А ты знаешь настоящее имя этого Поукера? – спросил я.

– Забыл, но знаю, где прозондировать.

После этого мы отдали должное напиткам и еде. Мэл обладал потрясающим запасом знаний, никак не связанных с преступной средой. Он немало знал об эволюции и рассказал мне, как в детстве мечтал обратиться во что-то совершенно иное, как волки стали собаками, а динозавры – птицами.

Мои часы показывали 10:37, когда троица амбалов расплатилась и ушла. Они так и не увидели здесь никого с красным цветком в петличке. Стюарта Брауна тоже не было и в помине.

– Полагаю, мы тоже можем идти, – произнес я через полчаса после ухода этого трио.

Когда мы вышли из ресторана, Мэл вдруг сказал:

– А того придурка я убил.

Раньше я бы непременно насторожился в ожидании исповеди, но теперь я уже пересек эту черту – еще в Ист-Виллидже.

– Какого придурка?

– Моего отца. Я наводил справки, пока один человек из квартала, где раньше жила моя мать, не рассказал мне о парне, которого несколько раз судили за изнасилования. Я подловил того в баре, и он, напившись пива вдоволь, поведал мне о тринадцатилетней крошке, которую он изнасиловал прямо в исповедальне. И добавил еще, что это была самая сладкая штучка в его жизни. Я выждал немного, а потом нашел повод к нему прицепиться и дать ему в зубы. Я утер ему кровь носовым платком и оставил валяться на улице. В лаборатории сделали тест ДНК и подтвердили, что он – мой отец. Тогда я встретился с ним снова. Он был так пьян, что даже не понял, как я его отключил. Я отвез его в один заброшенный дом в Бронксе и там сделал ему очень больно. А когда он сдох, я вылил в ванну восемьдесят литров серной кислоты, и сукин сын навсегда исчез из этого мира. Как будто его никогда и не было.

– Это потому, что он изнасиловал твою мать? – не мог не спросить я.

– Это потому, что он создал меня, создал таким, какой я есть, и даже не знал об этом. И кроме того, ему было бы наплевать, даже расскажи я ему все как есть.

Глава 15

Домой я добирался на такси.