Вне закона - [7]

Она умерла с полгода назад, умерла спокойно, не мучаясь, и Виктор стал домовладельцем. Этому и на работе порадовались — не надо выделять Талицкому квартиру, он собственник, ну и ладно…

Виктор взял такси, и, когда они выехали на шоссе — прямую серую полосу среди яростного солнечного света, отражающегося от сугробов, от стволов деревьев, от снежных шапок на разлапистых ветках, по которой навстречу летели уроды самосвалы, желтые автобусы и разноцветные автомобили, волоча за собой белые хвосты отработанных газов, — Нина внезапно как-то сжалась, он взял ее за руку, чтобы приободрить, но она жалобно и немного испуганно сказала:

— А может быть, не надо?

Виктор увидел в ее сине-серых глазах испуг, вся ее лихость словно стерлась с лица, и приоткрытые небольшие губы чуть подрагивали. Он плохо понимал женщин — так ему казалось, — но тут произошло нечто такое, будто он сумел проникнуть в ее тайну и понять: она увидела в нем судьбу свою, поняла, что это не просто прогулка в другой город, где невесть что еще ждет, а совсем иное — поездка в будущее, из которого она уж не сможет вернуться в нынешний день, и, поняв это скорее не разумом, а женским чутьем, испугалась перемен в жизни, как всегда их пугаются, даже если они сулят благо.

Он склонился к ней и шепнул, не желая, чтобы слышал водитель:

— Я не обижу тебя.

— Знаю, — ответила она.

— Я тоски боюсь… Понимаешь?

— Понимаю.

Она замолчала, затаилась, глаза ее погасли, она сощурила их и стала смотреть на снежные поля, на дорогу, и, хотя рука ее лежала в его ладони, она сделалась чужой, словно похолодела, и это еще более подействовало на него, жалость становилась все сильней, и вместе с этой жалостью возникло желание защитить Нину, только он не знал от чего. Но тут же догадался: защищать-то ее надо от него самого. Скажи она ему сейчас твердо: поверни назад, он тут же повторит это таксисту; он готов даже отказаться от нее, лишь бы не причинять ей душевной боли. С ним ничего подобного прежде не было. Если он шел на встречу с женщиной, то был решителен и настойчив, всегда считал — женское сопротивление всего лишь природная защита, а на самом деле за ним таится желание, сопротивление же всего лишь условность, и надо идти до конца, иначе он обидит и женщину, и себя…

Еще не было никакой близости, еще вообще ничего не было, только разговоры, какие обычно ведутся в пути, чтобы скоротать время, но они уже оба знали или предчувствовали — это не имеет значения. Меж ними завязывается узел, который если придется когда-то разрубать, то это дастся нелегко, а может быть, даже окажется невозможным. Откуда возникло такое ощущение?.. Он потом много думал об этом, но ответа не нашел.

Виктор привел ее в свой дом, она с удивлением обошла его, пока он готовил наспех еду. Старался, как заправский повар, потом услышал шум воды и понял: она включила душ.

Нина пришла к столу с мокрыми волосами, веселая, словно смыла с себя то серенькое сомнение, что сковало ее в машине.

Попробовала омлет с ветчиной, прищурилась от удовольствия, сказала:

— Вкусно.

И, неожиданно отбросив вилку, сама порывисто обняла его, прижавшись мокрыми волосами, и он сразу же потерял себя, оказавшись за пределами земного существования, чувствовал полную слитность с ней, он не жил сам по себе, только они вместе составляли единое целое… Это потом выяснилось, что не только он, но и она не помнила, как оказались в постели, и не могли оторваться друг от друга весь день и ночь, только утром спохватились и осознали, что с ними произошло… Опять на лице ее возникла эта серая отчужденность, выбелившая щеки, но он понял, что нельзя дать ей уйти в это неверие, прижал к себе, сказал:

— Хочешь, можем и не расставаться.

Она посмотрела на него благодарно, сказала:

— Я буду к тебе приезжать.

Он проводил ее на автобус, и, когда эта желтая неповоротливая громадина с надписью «Москва» двинулась по дороге, ему стало скверно, хотелось броситься следом.

Нина позвонила в конце дня, был уже двенадцатый час ночи, он спал, но сон сразу же с него слетел, закричал в отчаянии:

— Приезжай!.. Немедленно приезжай!

Он понимал, что это глупость, но ничего не мог поделать с собой и вдруг услышал:

— Я сейчас… Только мороз… Я сейчас…

Тогда он представил, как она будет бежать к метро, потом добираться до конечной станции, чтобы пересесть на автобус, а его может не оказаться… Лучше ехать электричкой, быстрее, от станции до его дома не более десяти километров, и автобус там тоже есть.

— Не смей! — крикнул он. — Еще что-нибудь случится!

Она бросила трубку. Виктор подумал, что все это детские игры, но она позвонила в дверь в три часа ночи; от нее пахло морозом и одновременно свежестью зелени, этот запах навсегда ему запомнился.

Так началась их жизнь. Ее приезды стали праздниками. Тоска исчезла, она не возникала в нем, даже когда Нина надолго задерживалась, знал — все равно будет звонок и она приедет. Иногда Нина приезжала с работой, писала долго и мучительно, он видел, как искажалось ее лицо, как она по привычке, задумавшись, наматывает на палец прядь волос.

Они были нужны друг другу, и оба знали об этом, и все же в нем всегда тайно жил страх: может, что-нибудь случится, и тогда все кончится; он гнал от себя этот страх, знал, что рожден с постоянными крушениями надежд, ведь, сколько он себя помнит, едва жизнь обретала некую устойчивость, обязательно происходило нечто, иной раз вроде бы незначительное, ломавшее эту устойчивость. Бабка и то говорила: