Вне лимита. Избранное - [9]

Докричу ли, как мы такое можем —

По разлуке, как по водам?

Как становимся мы на мужей похожи —

Взглядом, лбом, уголками рта.

Как мы помним — до каждой прожилки кожи —

Их, оторванных на года,

Как мы пишем им: «не беда»,

Мы с тобою — одно и то же,

Не разнять!

И звучит в ответ

Твердью кованное «навек» —

То стариннейшее из словес,

За которым — без тени — свет.

Я пройду этапом,

Я все запомню —

Наизусть — они не смогут отнять! —

Как мы дышим —

Каждый вдох вне закона!

Чем мы живы —

До завтрашнего дня.

12. 11. 83

«Я доживу и выживу, и спросят…»

Я доживу и выживу, и спросят:

Как били головою о топчан,

Как приходилось мерзнуть по ночам,

Как пробивалась молодая проседь…

Я улыбнусь. И что-нибудь сострю,

И отмахнусь от набежавшей тени.

И честь воздам сухому сентябрю,

Который стал моим вторым рожденьем.

И спросят: не болит ли вспоминать,

Не обманувшись легкостью наружной.

Но грянут в памяти былые имена —

Прекрасные — как старое оружие.

И расскажу о лучших всей земли,

О самых нежных, но непобедимых,

Как провожали, как на пытку шли,

Как ждали писем от своих любимых.

И спросят: что нам помогало жить,

Когда ни писем, ни вестей — лишь стены,

Да холод камеры, да чушь казенной лжи,

Да тошные посулы за измену.

И расскажу о первой красоте,

Которую увидела в неволе:

Окно в морозе! Ни дверей, ни стен,

И ни решеток, и ни долгой боли —

Лишь синий свет на крохотном стекле,

Витой узор — чудесней не приснится!

Ясней взгляни — и рассветет сильней:

Разбойничьи леса, костры и птицы!

И сколько раз бывали холода,

И сколько окон с той поры искрилось —

Но никогда уже не повторилось

Такое буйство радужного льда!

Да и за что бы это мне — сейчас,

И чем бы этот праздник был заслужен?

Такой подарок может быть лишь раз.

А может быть, один лишь раз и нужен.

30. 11. 83

«Вот и кончена пляска по синим огням…»

Вот и кончена пляска по синим огням,

По каленым орешкам углей.

   Вот и роздых оранжевым пылким коням,

А тепло все смуглей и смуглей.

Оскудевшей лошадкой остатки лови —

Не держи — отпускай на скаку!

Остыванье камина печальней любви,

Обреченней котенка в снегу.

А когда догорит, отлетит и умрет,

Как цыганский костер на песке —

То останется маленький грустный зверек,

Охвативший колени в тоске.

Что ж, не все танцевать этой долгой зимой,

Раз никак не кончается год!

И теряется в сумерках тоненький вой,

Унесенный в пустой дымоход.

Что ж, не все баловаться, свиваясь кольцом,

Да хвостом разводить вензеля…

И хотелось бы года с хорошим концом —

Да остыла под лапкой зола…

Не скули, дурачок, мы газету зажжем —

Всю подшивку — в разбойничий дым!

Хоть и мало тепла — да горит хорошо!

Потанцуем, а там поглядим.

3. 12. 83

«Вот и снова декабрь…»

Вот и снова декабрь

Расстилает холсты,

И узорчатым хрустом

Полны мостовые,

И напрасно хлопочут

Четыре стихии

Уберечь нас от смертной

Его чистоты.

Пустим наши планеты

По прежним кругам —

Видно, белая нам

Выпадает дорога.

Нашу линию жизни

Залижут снега —

Но еще нам осталось

Пройти эпилогом.

И упрямых следов

Оставляя печать,

Подыматься по мерзлым ступеням

До плахи —

И суровую холодность

Чистой рубахи

Ощущать благодатью

На слабых плечах.

1983

«А я не знаю, как меня убьют…»

А я не знаю, как меня убьют:

Пристрелят ли в начале заварухи —

И я прижму растерянные руки

К дыре, где было сердце…

И сошьют

Мне белую легенду, и примерят,

И нарядят — потом уже, потом,

Когда окончится! Когда сочтут потери,

Протопят каждый уцелевший дом

И вдруг смутятся, затворяя двери,

И загрустят, неведомо о ком.

А может, даже раньше — хоть сейчас:

Разденут — и в бетон, в окочененье

Законное! За подписью врача —

В калеки, в смертники — на обученье!

Чтобы не дрогнув — медленно — до дна!

Согласно предписаниям режима.

О, белая легенда! Холодна

И — с головы до пят — неотторжима!

Декабрь 83

«Я сижу на полу, прислонясь к батарее…»

Я сижу на полу, прислонясь к батарее, —

Южанка, мерзлячка!

От решетки под лампочкой тянутся длинные тени.

Очень холодно.

Хочется сжаться в комок по-цыплячьи.

Молча слушаю ночь,

Подбородок уткнувши в колени.

Тихий гул по трубе,

Может пустят горячую воду!

Но сомнительно.

Климат ШИЗО. Мезозойская эра.

Кто скорей отогреет — Державина твердая ода,

Марциала опальный привет,

Или бронза Гомера?

Мышка Машка стащила сухарь

И грызет за парашей,

Двухдюймовый грабитель,

Невиннейший жулик на свете.

За окном суета,

И врывается в камеру нашу —

Только что со свободы —

Декабрьский разбойничий ветер.

Гордость Хельсинкской группы не спит —

По дыханию слышу.

В пермском лагере тоже не спит

Нарушитель режима.

Где-то в Киеве крутит приемник

Другой одержимый…

И встает Орион,

И проходит от крыши до крыши.

И печальная повесть России

(А может, нам снится?)

Мышку Машку, и нас, и приемник,

И свет негасимый —

Умещает на чистой, еще непочатой странице,

Открывая на завтрашний день

Эту долгую зиму.

16. 12. 83

«О чайной ложечке любви…»

Илюше

О чайной ложечке любви

Давай грустить, мой друг далекий!

О том, что бесконечны сроки,

Что так суровы все пророки —

И хоть бы кто благословил!

Мой друг, давай грустить о том,

Как я из марта прибегала,

Ты ждал в дверях,

И в добрый дом

Вводил. И занавес вокзала

Был так нескоро, что цвела

Обломленная наспех ветка —

И в робость воскового цвета

Каморка тесная плыла.

Давай грустить о том, что мы

Так щедро молоды поныне —

Но нам, рожденным на чужбине