Вне лимита. Избранное - [4]

Закатиться, я говорю, где никто не достанет —

Там стеклянные шарики катятся по ступеням,

То ли сумерки, то ли ветер между мостами —

Словом, странное место, где я не отброшу тени.

Выше горла уже подошло: закатиться —

Ото всех углов, сумасшедших лестниц и комнат!

Не писать, не звонить. Ну разве только присниться,

Как потерянная игрушка, которую днем

не вспомнят.

31. 12. 81

«Под черным зонтиком апреля…»

Под черным зонтиком апреля

Промокнуть к вечеру успев,

С гусиной кожей онемев,

Вернуться в дом, чтоб отогрели,

И отругали за разбой,

И в бабушкин платок укутав,

Сказали: «Впрочем, Бог с тобой!

Какие могут быть простуды

У этих лайдаков? Апрель!

Пей молоко и марш в постель!»

Но «марш» лукаво затянуть,

И под шумок забраться в кресла —

И в королевском праве детства

Над томом Пушкина заснуть.

10. 1. 82

«С польским грошиком на цепочке…»

С польским грошиком на цепочке,

С ветром шляхетским по карманам

По базару иду, базару

Против солнца, сегодня в полдень.

Я молчу почти без акцента:

Не прицениваюсь, не торгуюсь,

Потому что солнце слезится

То зеленым — а то лиловым,

Ударяет в голову звоном,

Как цыганское ожерелье,

Как медведь, под бубен по кругу

Ходит, грошики собирает.

Вот я кину свой грошик в шляпу,

Обезьянка мне вынет счастье —

И пошлю я его по ветру,

Не читая.

А что с ним делать,

Раз кириллицей — мое счастье?

Разве только пустить на волю…

Ох, оно б меня отпустило!

16. 1. 82

«В идиотской курточке…»

В идиотской курточке —

Бывшем детском пальто,

С головою, полной рифмованной ерунды,

Я была в Одессе счастлива, как никто —

Ни полцарства, ни лошади, ни узды!

Я была в Одессе — кузнечиком на руке;

Ни присяг, ни слез, и не мерить пудами соль —

Улетай, возвращайся — снимут любую боль

Пыльный донник, синь да мидии в котелке.

Мои улицы мною протерты до дыр,

Мои лестницы слизаны бегом во весь опор,

Мои скалы блещут спинами из воды,

И снесен с Соборной площади мой собор.

А когда я устану,

Но встанет собор как был —

Я возьму билет обратно, в один конец —

В переулки, в теплый вечер, в память и пыль!

И моя цыганка мне продаст леденец.

21. 1. 82

«Как бездарно ходит судьба…»

Как бездарно ходит судьба

Собирать оброк!

Двадцать пять годов без тебя —

Это первый срок.

Десять суток с тобою врозь —

Это срок второй.

Ну, так что же третий,

Который не за горой?

Ведь не дольше первого,

И второго не голодней…

Отвори бедняжке —

Грешно смеяться над ней.

14. 2. 82

«Кому дано понять прощанье…»

Кому дано понять прощанье —

Развод вокзальных берегов?

Кто может знать, зачем ночами

Лежит отчаянье молчанья

На белой гвардии снегов?

Зачем название — любовь?

А лучше б не было названья.

«Ах как холодно в нашей долине…»

Ах как холодно в нашей долине —

Здешним ангелам снега не жаль.

Злые ящерки пляшут в камине

И не греет зеленая шаль.

Ты не в духе, ты пишешь и правишь —

В черных брызгах рукав и тетрадь,

И в досаде касаешься клавиш…

Я уйду, я не буду мешать.

Присмотреть за домашней работой

Со старушечьей связкой ключей,

Для тебя переписывать ноты

Да срезать огонек на свече…

В нашей церкви, добротной и грубой —

Ни лампад, ни лукавых мадонн.

Неподвижны органные трубы

И безгрешен суровый канон.

Да четыре стихии впридачу,

Да засаленный мудрый колпак…

Я не плачу, мой милый, не плачу!

Ты пиши, это я просто так.

Ну пускай не веронское лето,

И не черного кружева вздох —

Напиши для меня канцонетту,

Мой любимый, — одну канцонетту!

За одну не обидится Бог.

«Где вместо воздуха — автобусная брань…»

Где вместо воздуха — автобусная брань,

Где храп барака вместо новоселья…

Ах, родина, зачем в такую рань,

Как сонного ребенка из постели,

Ты подняла меня?

Татары ли насели?

Да нет — молчок!

Лишь тьма да таракань,

Да русский дух.

А гуси улетели.

«Что же стынут ресницы…»

И. Г.

Что же стынут ресницы —

Еще не сегодня прощаться,

И по здешним дорогам еще не один перегон —

Но уже нам отмерено впрок

Эмигрантское счастье —

Привокзальный найденыш,

Подброшенный в общий вагон.

Мы уносим проклятье

За то, что руки не лобзали.

Эта злая земля никогда к нам не станет добрей.

Все равно мы вернемся —

Но только с иными глазами —

Во смертельную снежность

Крылатых ее декабрей.

И тогда

Да зачтется ей боль моего поколенья,

И гордыня скитаний,

И скорбный сиротский пятак —

Материнским ее добродетелям во искупленье —

Да зачтется сполна.

А грехи ей простятся и так.

«Не берись совладать…»

Не берись совладать,

Если мальчик посмотрит мужчиной —

Засчитай как потерю, примерная родина-мать!

Как ты быстро отвыкла крестить уходящего сына,

Как жестоко взамен научилась его проклинать!

Чем ты солишь свой хлеб —

Чтоб вовек не тянуло к чужому,

Как пускаешь по следу своих деловитых собак,

Про суму, про тюрьму, про кошмар сумасшедшего

дома —

Не трудись повторять.

Мы навек заучили и так.

Кто был слишком крылат,

Кто с рождения был неугоден —

Не берись совладать, покупая, казня и грозя —

Нас уже не достать.

Мы уходим, уходим, уходим…

Говорят, будто выстрела в спину услышать нельзя.

«Отчего снега голубые?..»

Отчего снега голубые?

Наша кровь на тебе, Россия!

Белой ризой — на сброд и сор.

Нашей честью — на твой позор

Опадаем — светлейший прах.

Что ж, тепло ль тебе в матерях?

1981

«Ненавистная моя родина!..»

Ненавистная моя родина!

Нет постыдней твоих ночей.

Как тебе везло На юродивых,

На холопов и палачей!

Как плодила ты верноподданных,