Вне игры - [47]

Когда я возвращалась, то везла с собой много подарков от друзей. На границе в купе вошла женщина-пограничник. Женщины всегда бывают строже, чем мужчины. Я, честно говоря, подумала: «Вдруг что-то нельзя везти?» Пани стала очень дотошно просматривать, что везут едущие со мной в купе поляки, и чем-то была явно недовольна. Резко повернувшись ко мне, она вдруг увидела на столике, среди документов, книжечку с вытисненным на ней знаком польской награды. Лицо её осветилось очаровательной улыбкой, она живо заинтересовалась, кто я и за что награждена, и, пожелав мне счастливого пути, вышла из купе, даже не спросив, что я везу.

Если в Варшаве меня встречали как звезду, сняли документальный фильм о моём приезде, возили по всей стране на машинах, наперебой приглашали в гости и заваливали подарками, то представьте себе, что творилось у нас на родине. Когда не кучка фанатов, а вся страна в любом уголке нашей необъятной родины узнаёт тебя в лицо. Все просят автограф, улыбаются при встрече, пропускают без очереди, хотят с тобой сфотографироваться. Умоляют приехать к ним на завод и что-нибудь рассказать о себе. «Что я могу рассказать? — удивляюсь я. — Я же не Гоголева». И вправду, мне всего 26 лет, я ещё ничего особенного не сыграла. Я вообще сама себе не нравлюсь в «Кабачке», я всегда собой недовольна. Я не могу выступать в концертах и просто повторять шутки из «Кабачка», — мне кажется, это стыдно. Но тогда они просят просто приехать, чтобы побыть рядом. И за это обещают заплатить! Я вообще думаю, что они сошли с ума. Нет! Вы что?! Никогда!

Здорово, правда?! Правда, приятно? А когда ты ни на минуту не можешь остаться одна? Когда в метро, в трамвае, в поликлинике, на пляже, везде тебя придирчиво рассматривают тысячи глаз? Когда ты уже не можешь быть сама собой? Тебя просвечивают, словно рентгеном, насквозь. И всем наплевать, что ты не спала всю ночь около больной матери, что у тебя недавно погиб муж, что ты бегаешь с одной работы на другую, чтобы хоть что-нибудь заработать и отвезти потом ребёнка к морю. Они буквально тычут тебе пальцем в лицо, недовольные твоим усталым видом. Они не хотят, чтобы ты ходила в этих старых сапогах, в этой перелицованной мамой курточке. Им не нужна эта обыкновенная женщина со стёртым лицом. Пани Каролинка, весёлая, беззаботная красавица, вот их кумир! Вот их идол! И ты бежишь тёмными переулками, опустив голову пониже. Ты стоишь в метро, уткнувшись лицом в стенку вагона, и даже целуя собственного мужа, с ужасом оглядываешься по сторонам, как будто воруешь что-то чужое.

Здорово, да? Вот ужас!

А вскоре и на работе тебе начинают тыкать в нос этим «Кабачком». «Как вы можете играть Лидочку в «Свадьбе Кречинского»?! Вам надо уйти из «Кабачка». «Какая же она Лиза в «Живом трупе»? Это же пани Каролинка!» А в кино: «Ну что вы мне подсовываете эту Каролинку? Ну это же несерьёзно!»

Но ты уже не можешь вырваться из этого порочного круга. И надо опять и опять доказывать, что ты актриса. И что у тебя есть своё, ни на кого не похожее лицо, и в жизни, и на сцене.

Помните годы так называемого застоя? Нет? А годы промышленного стриптиза? Это когда заходишь в магазин, а там все полки голые. Нет? Не помните? А когда за водкой и вином надо было часами стоять в очереди?

Кстати, я тогда этого тоже как бы не знала. Так как не очень этим интересовалась. Так, иногда принесёт кто-нибудь в дом вино в подарок, и хорошо. А тут мне самой надо было идти в гости к мужчине. Ну, я и решила: «Куплю коньяк, и прекрасно». Подошла я к винному магазину и ужаснулась. Очередь такая, что если в неё встать, то можно будет уже на день рождения не идти. В основном стоят в первых рядах алкаши, которым портвейн нужен или ещё что-то в этом роде. Смотрю, женщин практически нет, а интеллигентных мужчин тоже не густо. Впереди очереди милиционер. Он следит за порядком. Набралась я храбрости, подошла к нему и говорю: «Позвольте мне зайти в магазин, посмотреть, что там есть». Милиционер оказался покладистый, пустил. Вошла я в магазин, и первый, кто меня встретил, была местная уборщица со спитым лицом и со шваброй в руках. Глаз у неё уже налитой был. Машет она шваброй прямо всем по ногам. Я от неё еле ускользнула и давай смотреть, к кому бы обратиться с просьбой. Народ толпится, к прилавку не подойти, а в кассу тоже длинная очередь. Подошла я к одному приличному молодому человеку и тихо так ему говорю: «Вы не могли бы мне бутылку коньяка купить? Какого-нибудь хорошего». Он говорит: «Конечно, куплю». — «Я вам сейчас денег дам», — говорю я и вдруг чувствую: мне швабра прямо по сапогам машет. Обернулась я возмущённо. «Вы что делаете?» А уборщица мне так зло: «А ты чего без очереди лезешь?!» Я ничего ей ответить не успела, а молодой человек мне говорит: «Вы идите на улицу, я вам коньяк куплю, а там расплатимся». — «Спасибо вам большое». И пошла к выходу. Только хотела из двери выйти, смотрю, народ милиционера оттолкнул и, буквально с озверевшими лицами и с какими-то ругательствами, на меня несётся. А у дверей уборщица стоит со шваброй, как со знаменем в руках — ну, прямо с картины «Свобода на баррикадах» — и пальцем на меня показывает: «Вот эта без очереди пролезла!» «Ну, — думаю, — всё! Сейчас меня растерзают!» Страшно стало, жуть! Вдруг из этой толпы выскакивает мужичонка с сизым лицом, в чём душа держится, и хриплым таким голосом как крикнет: