Влюбленный виконт - [27]

— Вы уверены?

— Просто вы… огромный.

Ее улыбка была нарочито манящей, и она приподняла бедра, чтобы принять его целиком.

— Знаете, мужчины терпеть не могут, когда им это говорят.

Он отрывисто засмеялся.

У нее не было достаточно опыта, чтобы разбираться в разнообразной одаренности мужчин, но ей казалось, что у Люка он, наверное, крупнее всех остальных. Он явно крупнее, чем у Колина, хотя Люк еще и немного выше ростом и шире в плечах… Нет, это не имеет значения; муж доставлял ей удовольствие в постели даже в их брачную ночь, когда она была неловкой и нервничала…

Нет, сейчас она не станет думать о том, что потеряла. Эта ночь принадлежит ей. Это был эгоизм, но эгоизм, оправданный окрепшей за эти годы убежденностью, что в личном смысле она не заинтересована в том, чтобы вступить во второй престижный брак, и в том, чтобы принадлежать еще кому-то. Колин был удивительный. Ей повезло. Люк Доде мог заполнить пустоту в ее жизни, и он не станет требовать от нее большего.

Все это никак не походило на ее замужество, но попросту говоря, это был прекрасный выход из положения.

Разве нет?

— Хм… Если вы не возражаете, Олти…

Она слегка поерзала.

Он издал тихий гортанный звук и медленно начал двигаться. Его горячее дыхание омывало ее щеку, глаза были полуприкрыты.

Мэдлин не могла подавить легких вздохов наслаждения, которые, наверное, не приличествуют леди. Но ей было все равно.

Удовольствие не отпускало ее. Каждый раз, когда он скользил внутрь, она испытывала радость, каждый раз, когда он уходил, мышцы ее смыкались в знак протеста, а трение его волос о ее руки, стиснувшие его плечи, вызывало новые ощущения.

Первым сдалось ее уже возбужденное тело, охваченное приливом оргазма. Ее бедра сжались вокруг его стройных ног, каждый их мускул застыл в пульсирующем великолепии момента. Люк ответил на это низким стоном, его тело замерло без движения, и в самый последний момент он отпрянул, излив свое горячее семя на ее ногу, и замер, содрогаясь, в ее объятиях.

Задыхаясь, обнимая, ее. Спрятав лицо в распущенных волосах, он опирался о локти, чтобы не придавить ее; обa некоторое время молчали, а потом он поднял голову, одарил ее своей гипнотизирующей улыбкой и сказал, выгнув бровь:

— Надеюсь, этого стоило ожидать.

— Не будьте таким надменным, Олти, — возразила она, но смех ее был еле слышным, а пальцы пробежались по его спине.

— Я всегда надменный. — Он поцеловал ее в шею. — Я думал, вы это знаете.

— Я это заметила.

Она выгнулась назад, чтобы ему было легче добраться до того места на ее шее, где все еще усиленно билась жилка.

— Женщины не любят самоуверенных мужчин?

— Это зависит от степени самоуверенности и от того, в чем она выражается.

— Понятно. — Он переместил губы к ее губам и пробормотал в них: — А если я скажу, что уверен в том, что мог бы всю ночь не давать вам спать?

Очень может быть. Он все еще был твердым, как если бы не освободился только что. Мэдлин поцеловала его долгим поцелуем — то была неспешная встреча губ и языков, игра более изящная и дразнящая теперь, когда перовые вспышки страсти миновали.

— Ну-у-у… Я бы сказала, что вам пришлось бы доказать это.

— Я с удовольствием это сделаю.

И он стер кончиком простыни семя с ее ноги.

— И я тоже.

Она провела пальцами по его шелковистым волосам.

— Я буду стараться, дорогая Мэджи.

Она легко шлепнула его по плечу, хотя это неодобрение было притворным. Когда он говорил вот так, с тяжелой интонацией в голосе, по всему ее телу бежали мурашки.

— Никто не называет меня так, кроме вас.

В его усмешке не было ни следа раскаяния:

— Хорошо. Значит, Мэджи принадлежит только мне.

Можно было бы обдумать это собственническое заявление как следует, но он снова начал любовную игру, нанося легкие медленные удары, и этот заманчивый ритм привел в беспорядок все ее мысли; а потом — через несколько часов, как он наобещал, — когда она погрузилась в сон, лежа в его объятиях, изнуренная и удовлетворенная, ей снились романтические, освещенные солнцем поляны, прозрачные моря и мягкие теплые летние ветерки.

Люк тихонько оделся, сел в кресло с вышитой спинкой, натянул сапоги, не отводя глаз от женщины на кровати. Мэдлин спала на боку, лицо у нее было спокойное, великолепные блестящие волосы покрывали обнаженные прекрасные плечи. Он встал и, застегивая рубашку, подумал: горничная поймет, что кто-то провел ночь у ее госпожи, но в его власти хотя бы избавить Мэдлин от смущения, которое она неизбежно почувствует, если он окажется утром в ее постели.

Она была очаровательна.

Чувственная, безыскусно-отзывчивая, достаточно умная, чтобы бросить ему вызов как равная, но и достаточно уверенная в себе, чтобы не испытывать этой потребности.

Вопрос о ее уме не стоял, но он по-прежнему думал, хорошо ли она понимает, что такое общественное мнение, и осознает ли, что будет дальше. На самом ли деле она думает о последствиях этой ночи? Когда в свете начнут шептаться… что она будет чувствовать тогда? К тому же она должна подумать о сыне.

Сожаление — вещь удобная, и обычно он презирал: его, но не всякий способен так чувствовать. Красивая молодая вдова имеет возможность обзавестись десятком поклонников, жаждущих ее милостей, и выбор у нее большой. Она не должна соглашаться на запретную связь с человеком, который не имеет никаких серьезных намерений и не может предложить ей ничего, кроме преходящих наслаждении.