Влюбленный пленник - [47]
– Все, доктор, санитар, повар, все занимались нами. Я был адмиралом с четырьмя крестами. Ну, или если тебе так больше нравится, с четырьмя звездами. Пять означало уже императорскую власть. И смерть. Знаменитый Прокаженный король[49], известный даже в исламе, пережил два коронования: один раз миропомазание, второй – коронование лепрой. Интересно, самые отчаянные офицеры, требующие тяжелого вооружения, танков, пушек, даже атомного оружия, те, кто настаивали на ведении классической войны, может, они тоже мечтали стать адмиралами, погибнуть за Родину, но погибнуть с уверенностью, что их похоронят с государственным размахом. То есть, как мужчин.
Партизанской войне не хватало благородства не только по мнению воспитанников высшей военной школы в Сен-Сире, даже Советский Союз отказывался принимать всерьез этот феномен и тоже называл его терроризмом. Если палестинской армии суждено победить, пусть прежде она станет тяжелой машиной, а грудь каждого палестинского полковника подставкой и витриной для сорока-пятидесяти медалей, знаков отличия всех наций благородного происхождения.
В тот вечер, когда завершился пост рамадана, возле водного источника вблизи Иордана двое уполномоченных устроили праздник, от будней он отличался лишним медовым пирожным, да бодрым смехом, что раздавался то там, то здесь. Они приветствовали молодого человека с длинными волосами, струящимися между лопаток: Исмаила. Я уже привык к прозвищам, вымышленным именам, так что этому имени тоже не удивился (возле этого источника, между мостами Дамиа и Алленби, где Иоанн крестил Иисуса, фидаины решили заменить мое имя именем Али). Гладкие, темные волосы, как у Бонапарта, покрывали плечи Исмаила.
– Он палестинец. Служит в израильской армии. Прекрасно говорит на иврите.
Я заметил, что в профиль молодой человек больше похож на еврея, чем на араба.
– Он друз, только не говори об этом. Когда он тебя увидел и узнал, что ты француз, то переменился в лице. (Я так и не понял смысла этой фразы). Он очень рискует, сообщая нам сведения.
Смеясь и что-то жуя, я попросил у Исмаила по-французски:
– Спой нам израильский гимн.
По глазам Исмаила мне показалось, что он понял. Удивился, но, сохраняя присутствие духа, попросил, чтобы мой вопрос перевели на арабский, а сам в ответ на замечание Махджуба сказал по-английски:
«Classic war, I don’t know. Classic war or romantic war».
Фраза показалась мне слишком литературной.
Отправляясь обратно в Израиль с наступлением темноты, чтобы его не заметили часовые, он обнял всех, кроме меня.
Этот араб знает, вероятно, что случилось с папашей Гюком[50], чьи глаза стали узкими после сорокалетнего пребывания на Тибете. У палестинца был древнееврейский профиль, а ритм жизни – европейский.
Чуть раньше, в Джераше, один тридцатилетний лейтенант-суданец очень удивился, услышав, как кто-то говорит по-французски, а Абу Омар отвечает ему на этом же языке.
– Все, что здесь происходит, это из-за вас тоже. Вы в ответе за правительство Помпиду…
Он сказал мне это и много чего еще, я уже и не помню, зато я никогда не забуду это черное лицо с блестящими волосами, со шрамами племенных насечек на щеках, он говорил со мной не просто по-французски, а на арго, с акцентом парижских предместий, с лексиконом Мориса Шевалье. Разговаривая со мной, он демонстративно держал руки в карманах штанов. Итак, вот я услышал:
– Все, чт’здесь пр’сходит, эт’ зза вас. Вы в’твете за пр’вительство П’мпиду…
Абу Омар объяснил ему по-арабски, что я не имею никакого отношения к французскому правительству. Он успокоился, и мы даже подружились: когда я встречал его, он всегда подходил ко мне с улыбкой. Я знал уже, что для меня, причем, для меня одного, приготовлен новый анекдот.
– Как хорошо, что мы можем друг друга понимать. Если бы не мы, суданцы, ты говорил бы не по-французски, а на каком-нибудь местном наречии Морвана.
– Поясни.
– В каждой французской провинции говорили на своем жаргоне, вы же были варварами. Когда вы стали сильнее и сошли на наш берег, вы были такой лингвистической мозаикой. Чтобы нас завоевать, нужен был единый язык. Баскский солдат говорил по-баскси, корсиканский по-корсикански; поэтому эльзасцу, бретонцу, пикардийцу, гасконцу, провансальцу, нормандцу, выходцам из Мадагаскара, Индокитая, Судана пришлось выучить язык своих офицеров из военной школы Сен-Сир, этот парижский французский. Если пара солдат терялась где-нибудь в трущобах, нужно было знать, по крайней мере, несколько ключевых фраз:
«На помощь, Легион!»
«Парни, сюда!»
«Мы в опасности!»
«Скорей бы дембель!»
«Сюда, друзья зуавов!»
Занятная версия происхождения языка, правильная или нет – неважно, зато назло министру просвещения, а впоследствии министру иностранных дел Жюлю Ферри. Зачатком этого французского языка, чувственного и изящного, который постепенно распространился по всей Франции, вполне возможно, и стала наводящая ужас дрожь, которую бретонские, корсиканские и баскские солдатики, завоевывая заморские территории и умирая в Колониях, доставили в метрополию. Диалектам пришлось отступить, чтобы домой, во Францию, вернулся почти совершенный язык, отточенный там, за морями. А контрапункт этой эпопеи, так сказать, ей «в пару», вероятно, вот что: 1917, Марокко:
Письма, отправленные из тюрьмы, куда Жан Жене попал летом 1943 г. за кражу книги, бесхитростны, лишены литературных изысков, изобилуют бытовыми деталями, чередующимися с рассуждениями о творчестве, и потому создают живой и непосредственный портрет будущего автора «Дневника вора» и «Чуда о розе». Адресат писем, молодой литератор Франсуа Сантен, или Франц, оказывавший Жене поддержку в период тюремного заключения, был одним из первых, кто разглядел в беспутном шалопае великого писателя.
«Богоматерь цветов» — первый роман Жана Жене (1910–1986). Написанный в 1942 году в одной из парижских тюрем, куда автор, бродяга и вор, попал за очередную кражу, роман посвящен жизни парижского «дна» — миру воров, убийц, мужчин-проституток, их сутенеров и «альфонсов». Блестящий стиль, удивительные образы, тончайший психологизм, трагический сюжет «Богоматери цветов» принесли его автору мировую славу. Теперь и отечественный читатель имеет возможность прочитать впервые переведенный на русский язык роман выдающегося писателя.
Знаменитый автобиографический роман известнейшего французского писателя XX века рассказывает, по его собственным словам, о «предательстве, воровстве и гомосексуализме».Автор посвятил роман Ж.П.Сартру и С. Де Бовуар (использовав ее дружеское прозвище — Кастор).«Жене говорит здесь о Жене без посредников; он рассказывает о своей жизни, ничтожестве и величии, о своих страстях; он создает историю собственных мыслей… Вы узнаете истину, а она ужасна.» — Жан Поль Сартр.
Действие романа развивается в стенах французского Централа и тюрьмы Метре, в воспоминаниях 16-летнего героя. Подростковая преступность, изломанная психика, условия тюрьмы и даже совесть малолетних преступников — всё антураж, фон вожделений, желаний и любви 15–18 летних воров и убийц. Любовь, вернее, любови, которыми пронизаны все страницы книги, по-детски простодушны и наивны, а также не по-взрослому целомудренны и стыдливы.Трудно избавиться от иронии, вкушая произведения Жана Жене (сам автор ни в коем случае не относился к ним иронично!), и всё же — роман основан на реально произошедших событиях в жизни автора, а потому не может не тронуть душу.Роман Жана Жене «Чудо о розе» одно из самых трогательных и романтичных произведений французского писателя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Кэрель — имя матроса, имя предателя, убийцы, гомосексуалиста. Жорж Кэрель… «Он рос, расцветал в нашей душе, вскормленный лучшим, что в ней есть, и, в первую очередь, нашим отчаянием», — пишет Жан Жене.Кэрель — ангел одиночества, ветхозаветный вызов христианству. Однополая вселенная предательства, воровства, убийства, что общего у неё с нашей? Прежде всего — страсть. Сквозь голубое стекло остранения мы видим всё те же извечные движения души, и пограничье ситуаций лишь обращает это стекло в линзу, позволяя подробнее рассмотреть тёмные стороны нашего же бессознательного.Знаменитый роман классика французской литературы XX века Жана Жене заинтересует всех любителей интеллектуального чтения.
Сборник рассказов болгарского писателя Николая Хайтова (1919–2002). Некоторые из рассказов сборника были экранизированы («Времена молодецкие», «Дерево без корней», «Испытание», «Ибрям-Али», «Дервишево семя»). Сборник неоднократно переиздавался как в Болгарии, так и за ее пределами. Перевод второго издания, 1969 года.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Рассказ. Случай из моей жизни. Всё происходило в городе Казани, тогда ТАССР, в середине 80-х. Сейчас Республика Татарстан. Некоторые имена и клички изменены. Место действия и год, тоже. Остальное написанное, к моему глубокому сожалению, истинная правда.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Казино “Вэйпорс”: страх и ненависть в Хот-Спрингс» – история первой американской столицы порока, вплетенная в судьбы главных героев, оказавшихся в эпицентре событий золотых десятилетий, с 1930-х по 1960-е годы. Хот-Спрингс, с одной стороны, был краем целебных вод, архитектуры в стиле ар-деко и первого национального парка Америки, с другой же – местом скачек и почти дюжины нелегальных казино и борделей. Гангстеры, игроки и мошенники: они стекались сюда, чтобы нажить себе состояние и спрятаться от суровой руки закона. Дэвид Хилл раскрывает все карты города – от темного прошлого расовой сегрегации до организованной преступности; от головокружительного подъема воротил игорного бизнеса до их контроля над вбросом бюллетеней на выборах.