Влюбленный пленник - [44]

В разговорах и в дружеских спорах прошло несколько часов, эти долгие ночи идиотской усталости и взаимного привыкания: болтовня ни о чем, которую сейчас я пытаюсь воссоздать на этих страницах.

В каждой мечети, пусть самой крошечной, был свой источник для ритуальных омовений: слабенькая струйка воды, что-то вроде болотца или водоем с оградой. Когда нужно было побрить лобок, готовясь к молитве, набожный фидаин шестнадцати-девятнадцати лет из покрытых листвой веток и пластмассового зеленого ведра сооружал в лесу эдакий Ганг в миниатюре, крошечный индивидуальный Бенарес у подножья фигового дерева, бука или пробкового дуба, он окроплял себя водой и очищался ею. Так точно была воссоздана Индия, что я, проходя мимо этого места, из губ мусульманина, стоящего здесь со сложенными для молитвы руками, услышал шепот «Ом мани падме хум». В магометанском лесу стояли будды.

Вот только:

Куда бы ни текла (или где бы ни застаивалась) вода, все равно это был источник, и с наступлением ночи на каждом шагу ислам спотыкался о язычество. Именно здесь, где христианские верования воспринимаются как богохульство, разъедающее душу, словно человеческий организм – солитер (он же: запрещенная карточная игра, то есть, грех), язычество приносит немного тьмы в полдень, немного солнца во мрак, немного мха, влагу, что просачивается через капилляры Иордана, вызывая сильную аллергию у феи, которая по ночам кашляет и не может уснуть, сжимая в руке волшебную палочку. Влажный мох, на котором остается след человеческой ступни.

Поскольку фидаины никогда ничего не имели и никогда не знали роскоши, от которой хотели избавить мир, им оставалось только воображать ее, роскошь. Эти «периоды энергосбережения», о которых я говорил выше: эти мечтания, от которых необходимо освободиться, коль скоро нет ни сил, ни подходящего случая воплотить их в жизнь. И тогда изобретают игру под названием революция, так называется восстание, которое длится некоторое время и принимает определенную структуру, когда из поэтического отрицания оно становится политическим утверждением.

Чтобы эта умственная деятельность приносила пользу, необходимо, чтобы она просто была, как подкладка в одежде европейского костюма, но, похоже, без нее уже начинают обходиться. Богатство и власть (только интеллектуальные) позволяли – вот химера! – разрабатывать оружие, которое поможет нам уничтожить реальное богатство и реальную власть. Если не считать мягкой потрепанной диванной подушки в одном старом турецком доме, в Иордании больше всего не хватало красного бархата. Оказалось, фидаины обязаны были изобрести власть из красного бархата – почему именно эта ткань и именно этот цвет? Есть ли связь между ними и властью? Вроде бы да. Блеск и роскошь этого почти абсолютного царствования, царствования Короля-Солнца, требуют красного бархата, коронование первого французского императора было красным и бархатным, второго тоже. Другие ткани казались не такими удушающими, а их цвета оставались приятными глазу. Но красный бархат! Тесаный, довольно мягкий камень, из которого сложены виллы Аммана, особенно Джабаль Аммана, своей массой не так подавляли военных, как женщин и стариков, живущих в палаточных лагерях. По приезде в Амман я веду жизнь погребенного заживо.

«Мрачно и патетично. Впрочем, чтобы появилась поэзия, и нужна эта мрачность: тут все от бедности» (аль-Катрани про сад Тюильри, в Париже, ночью).

Читать Маркса? Несколько фидаинов попросили, чтобы из Дамаска я привез работы Маркса, в первую очередь, «Капитал». Они не знали, что Маркс писал его, подложив под задницу розовые шелковые подушки, а писал он его как раз ради борьбы с этим томным розовым или сиреневым шелком, изящными столиками, вазами, люстрами, люстрином, молчаливыми слугами, дородными комодами эпохи Регенства. Здесь, в Иордании, у нас были колонны, чаще всего горизонтальные, упавшие, поднятые, вновь упавшие римские колонны, полная противоположность роскоши, ведь они – история.

Вот по возрастающей те, кто стали врагами палестинцев: бедуины, черкесы, король Хусейн, арабские феодалы, ислам, Израиль, Европа, Америка, Международный Банк. Победа достается Иордании, значит, всем остальным, от бедуинов до Международного Банка.

Однажды декабрьской ночью 1970 в пещере состоялось собрание под председательством Махджуба. Махджуб фидаинам:

– Вы должны соблюдать прекращение военных действий. Это мое официальное заявление. Это так. Вы солдаты, проявите сообразительность. Ваши сестры и кузины вышли замуж за иорданцев. Постарайтесь определить, куда нацелен автомат вашего новоиспеченного зятя. Ничего лучше я придумать не смог. Будьте хитрее меня. Правительство Хусейна больше не позволит вести операции с баз против Израиля и оккупированных территорий[47].

Советы Махджуба были восприняты плохо. Каждый фидаин приводил одну и ту же причину: «Чего стоит безоружный солдат?» и даже: «Что такое безоружный солдат?» Какая разница между голым мужчиной и безоружным мужчиной? Чтобы заставить их просто выслушать – не убедить! – понадобилось три часа в этой пещере, освященной карманными фонариками и зажигалками. Когда мы выбрались из этого логовища, меня одного поразила чистота этой ночи, а фидаины перед красотой неба и обетованной земли еще сильнее почувствовали тяжесть нанесенной им раны.