Влюбленные - [3]

— Уж вы скажете!

— Точно-точно! Будут вроде домашних уток! Да вот, — и юноша, отступив в сторону, пропустил мимо себя полнотелую молодую женщину с лоснящимся лицом, всю точно налитую жиром. — На готовеньком не то что летать, и ходить можно разучиться. Ишь, уже одышка… — усмехнулся, провожая ее недобрым взглядом.

— Может, она просто больна, — сочувственно произнесла девушка.

— Больна? Уткой домашней стала — вот и вся причина! — и он швырнул остатки булки в словно взорвавшуюся кучу воробьев.

То ли оттого, что молодые люди подолгу топтались на одном и том же пятачке, то ли потому, что солнце тут припекало сильнее, только снег в сквере раньше всего растаял на месте их встреч — сначала небольшим кружком (земля выступала бурой овчинкой, кинутой им под ноги); потом стал расползаться, словно они стояли в самом центре весеннего таяния. Грязно-пенистые потоки зазмеились к вспучившимся прудам, вскрылась Москва-река, и по ее маслянисто-рыжей воде потянулись подновленные за зиму буксиры.

— Вы учитесь в медицинском? — спросил в одну из встреч юноша.

— Да… Вы откуда узнали? — удивилась девушка.

— Значит, узнал… — и он озорно, по-мальчишечьи улыбнулся. — Отгадал.

— Как это вам удалось?

— Очень просто. Вы недавно сказали «увеличить дозу», когда кормили воробьев… Да и где еще тут можно учиться? Целый медицинский городок. Даже улицы — Первая клиническая, Вторая клиническая…

— А где учитесь вы?

— Попробуйте тоже угадать.

— В строительном?

— Нет.

— В университете?

— Нет. Я отсюда далеко. В Тимирязевке.

— А-а… была как-то. В парк ездила. Там у вас тоже целый городок! И фермы, поля, питомники.

— Да уж зелени побольше, чем здесь. Одна Лиственничная аллея что стоит!

— Зато у нас Лужники близко и Ленинские горы!.. Погодите, а почему вы в нашем районе так часто бываете? — с некоторой подозрительностью спросила она.

— Товарищ у меня болен. Вот и навещаю. Конспекты привожу.

— А что с ним?

— Затемпературил как-то… Мы с Денисом — это тоже мой друг — ему и молоко кипятили с медом, и кагор давали. Не помогает! Вызвали врача — желтуха. Да какая-то редкая, — научный интерес представляет. Вот его и сюда.

— Чудаки! Разве можно больного желтухой поить вином!

— Так мы же не догадались. Ладо — кавказец, кожа у него смуглая, поди разберись. Теперь вот он лежит, а мы с Денисом на положении «смертников».

— Как это? — не поняла девушка.

— Известно! Ладо увезли, а нам градусник оставили, чтобы мы целый месяц температуру меряли. Как будто и мы тоже… чепуха, конечно!

— Можете заболеть.

— Сразу не заболели, так теперь ничего не стрясется!

— Да вы же не знаете, что за болезнь желтуха! Она инфекционная! Вполне можете! Где лежит ваш друг?

— Вон в том корпусе.

— Я там бываю на практике.

И на следующий день сообщила:

— Видела вашего Ладо. Ну чудак! Всех в палате смешит! — девушка не выдержала и звонко рассмеялась. — Есть у него бабушка Марико, а может, и прабабушка, совершенно допотопная старушка. Когда он начинает рассказывать, как она его учит уму-разуму, можно с хохоту умереть! Так и видишь ее! — примолкла на минуту и вдруг спросила: — Вас зовут Костей?

— Да. А вас?

— Ниной.

— Ниной?! — крикнул Костя, да так, что девушка выронила из рук папку. — Правда, Ниной?

— А что?

— Я… Я потом как-нибудь расскажу, потом… — и Костя торопливо и взволнованно начал задавать вопросы: — Вы москвичка?

— Н-нет.

— А живете здесь с родителями?

— Одна.

— Но у вас есть младшие братья и сестры?

— Нет у меня никаких сестер и братьев! — все больше недоумевая и уже сердясь, ответила девушка.

Костя сокрушенно вздохнул и широко развел руками.

— Не получился из меня гениальный психолог.

— Да в чем дело? Почему вы все это спрашиваете?

И Костя был вынужден рассказать, как он гадал, кто она и откуда, где учится.

— Но главное я все-таки угадал — вас зовут Ниной!

— Ниной-Ириной!

— Это неважно. Второе имя — привесок!

— Интересно… — и Нина изучающе, чуть исподлобья посмотрела на него.

А Костя не унимался:

— Но живете вы действительно отсюда близко?

— Недалеко. У тети. Вот она — коренная москвичка. А приехала я сюда… — и Нина назвала областной город к северо-востоку от Москвы.

— Так мы с вами земляки! Да, да! — еще больше обрадовался Костя. — Я тоже оттуда, только из села. Село Журавлево! Не приходилось слышать?

— Журавлево?.. — медленно повторила Нина, вслушиваясь в слово. — Погодите, это не рядом с Кувшинским?

— Конечно рядом! Как не рядом! Всего в двенадцати километрах!

— Так я жила там — в Кувшинском! Всю войну! У Максима Потаповича. Это врач. Папин друг. Отец с мамой осенью сорок первого уехали на фронт, а меня увезли в Кувшинское. Почти четыре года я там жила!

— Знаю я и Максима Потаповича — он в наших местах славится, и Полину Алексеевну, его жену, хорошо знаю.

— Ой, как здорово!

— Каждое лето их вижу.

— А я, как уехала, так и не бывала.

Кувшинское… Одно только слово, а как много возникло в памяти: пыльная дорога посреди лужайчатой улицы, березы и рябины вдоль изгороди, бревенчатые дома, прокопченные овины, где по ночам так таинственно потрескивали огни, шатер крытого соломой тока с запахами ячменя, гречихи, тресты, — хорошо там было прятаться меж снопов! Вспомнились вьюжные зимы военных лет, когда при красноватом свете раскалившейся железной печки — керосин был дорог, берегли, — без конца хотелось слушать рассказы инвалидов о боях под Ржевом и Тихвином. Как все это было давно!..