Влюбленные - [2]

«И в самом деле! Шансов на успех теперь куда больше! Передо мной не бескровная тень, а живая девушка! Я встречаю ее. Вижу, как она идет, как она одета — значит, могу судить о ее привычках, вкусах, характере. А глаза! Это же окна, через которые видны мысли, толпящиеся в голове, — так говорил еще Бальзак!»

И он тотчас пустился брать барьеры.

«Зовут ее…»

Костя был искренне обескуражен, когда обнаружил, что далеко не всяким именем он может окрестить незнакомку. Стоило сказать Лариса — и сразу же возникал образ холодновато-вежливой, надменной девушки, столь непохожей на ту, которую он встречал. Не мог назвать и Жанной: девушка с этим именем в его представлении почему-то… курила! Почему? Он и сам это не мог объяснить. Курила сигаретку за сигареткой, нервно комкая пачку тонкими наманикюренными пальцами, и могла часами болтать об искусстве заученно-восторженными фразами. Порой одно и то же имя, но в разном употреблении рождало прямо-таки противоположные образы: так, Марией, в его понимании, могла называться лишь женщина героического склада, а Маша, Машенька, такая кругленькая и ласковая, тотчас же переносила воительницу из грозной сечи в уют домашней обстановки, где вкусно пахнет пирожками, а на ковре, перед диваном, стоят теплые, чуть стоптанные тапочки.

«Чудно!» — удивлялся Костя.

Перебрав десятки имен, от земной и телесной Матрены до полунебесной Элеоноры, он остановился на двух — Нине и Ирине, которые почему-то наиболее подходили к незнакомке. Не зная, какому из них отдача предпочтение, он так и стал называть ее двойным именем. На франко-испанский манер.

«Нина-Ирина живет неподалеку от Девички, — преодолев первый рубеж, фантазировал Костя. — Она не бежит к троллейбусу и вообще идет не торопится. Такое впечатление, что отдыхает. Ну да, вышла подышать. Деньки-то стоят мировейшие!

Работает она или учится? Я встречаю ее в такой час, когда рабочий день еще не закончен… Учится! Скорее всего — учится! У нее и вид студентки. Наверно, с лекций идет…

А вдруг Нина-Ирина замужем? За каким-нибудь профессором лауреатом! А? Разлучила бабушку с дедушкой… Ну, нет, нет! Девушку с такими… с такими глазами не купишь за нейлоновые шубки. Да у нее их и нет! И что это за дичь лезет мне в башку? Ясно — она одна. А вот родители-старики у нее есть. Это точно. Есть и братишки с сестренками. Их даже много. Это ничего. Люблю пацанов. Но Нина-Ирина в семье старшая. И когда она уходит в институт, пацаны провожают ее, а потом ждут не дождутся…»

После всесторонней и детальнейшей проработки прошлого и настоящего девушки Костя почувствовал себя настолько к ней приближенным, что, завидев ее, тайно ликовал в душе:

«Я о вас, Нина-Ирина, кое-что знаю. А вы и не подозреваете…»

И он смелее глядел в ее глаза-озера. Девушка выдерживала его взгляд.

«А что, если и она так же сочиняет? Как-то меня назвала? Не Агафоном ли?»

Смеялся, счастливый.

Так шли день за днем, не нарушая порядка встреч молодых людей. Не зная друг друга, они уже были знакомы, и каждый из них чувствовал: вот-вот еще немного, самую чуточку — нужен только предлог! — и они однажды скажут:

— Добрый день!

— Здравствуйте!

* * *

Столица встречала весну. В руках у прохожих запестрели пахучие веточки мимозы. В сквере Девичье Поле в эти дни часто можно было увидеть двух молодых людей — юношу и девушку, остановившихся посреди аллеи, немножко смущенных, с трудом завязывающих разговор. Юноша ковыряет носком туфли грязный ноздреватый снег, девушка щурится от нестерпимо-яркого солнца, спустив с плеч на локти клетчатое пальто. Пар от асфальта и обогретых стен колеблет голубоватый воздух, деревья нежатся в его восходящих потоках, и пахнет уже оттаивающей корой лип, бражно-прелым дерном.

Иногда они приносят с собой в карманах хлеб и скармливают его воробьям. Это позволяет им побыть вместе дольше обычного.

— Глядите! Глядите! — показывает девушка на одного из воробьев. — Этот опять прилетел!

— Который?

— Да вот! Вот! — девушка смугла, худощава, стремительна в движениях, как стремительная ласточка, у которой нет ничего лишнего, мешающего полету.

— Как вы их различаете? Невозможно…

— Этого я всегда узнаю! Грудка у него широкая и держится он как-то с достоинством. Ишь академик какой! Прыг-прыг! Прыг-прыг!

И они снова крошат хлеб.

Воробьи стараются вовсю. Они довольны, топорщатся, драчливо налетают друг на друга.

— О-го-го, какой кусище потащил мой академик! — смеется девушка. — А что, если еще увеличить дозу?.. А вот этот — малюсенький — напоминает мне Петю Живкова. Был у нас такой ученик в классе. Выскочка. Учительница только спросит задание, а ему уже не терпится: «Я знаю! Я знаю!»

Выскочка тем временем схватил корку явно не по силам, отчаянно замахал крылышками, набирая высоту, и все-таки достиг карниза.

— Вот голубей я не люблю кормить, — неожиданно заявил юноша и тряхнул густыми волосами.

— Почему? — девушка вскинула на него удивленные глаза.

— Дармоеды! До того разленились, что и за город, в поля не хотят летать. Сдобное им теперь подавай из Елисеевского магазина!

Девушка смеется глазами, но слушает внимательно.

— В деревне голуби лучше. Те сами себе еду добывают. А эти со временем и совсем летать разучатся.