Влюбленные - [172]

— Да, знаю. — Амелия кивнула. — Никаких детей. Никаких длительных, серьезных отношений, которые могут закончиться браком.

Доусон тоже кивнул, как бы подводя итог всему сказанному. Он не стал говорить ей об образцах спермы, которые по настоянию врачей были взяты у него перед стерилизацией (все-таки тогда Доусон был очень молод) и теперь находились в специальном хранилище на случай, если он вдруг передумает. Амелии, считал Доусон, не нужно об этом знать, во всяком случае — сейчас. Быть может, когда-нибудь потом он ей и расскажет… Если у них вообще будет какое-то «потом».

— Да, теперь мне многое стало понятно, — сказала она.

— Тогда давай больше не будем об этом говорить, — предложил Доусон. — Тем более что разговоры ничего не изменят, не могут изменить. Приходится просто примириться с тем, что есть. Я — сын Карла Уингерта, известного преступника. А мой старший брат Джереми был твоим мужем.

— То есть Хантер и Грант на самом деле твои племянники.

— Да. — При упоминании о детях Доусон мимолетно улыбнулся. — Они — отличные парни. Иногда мне даже хотелось… — Сообразив, что́ он чуть было не сказал, Доусон оборвал себя на полуслове. — В общем, они у тебя замечательные.

Амелия пытливо посмотрела на него.

— Что тебе хотелось?

— Ничего.

— А все-таки?

Некоторое время Доусон нервно покусывал губу, потом его лицо преобразилось, словно он что-то для себя решил.

— Мне хотелось обнять их и не отпускать. Никогда! Ведь они были первыми настоящими родственниками, которых я встретил в своей жизни.

Амелия вдруг почувствовала, как от внезапного прилива эмоций у нее перехватило дыхание.

— Ты можешь обнимать их, когда захочешь и сколько захочешь, — сказала она, но Доусон покачал головой:

— Вряд ли это возможно.

— Почему?! — изумилась Амелия.

— Потому что… Им обоим еще совсем мало лет, но в их жизнях уже появилось слишком много проблем. Я имею в виду и наследственность, и то, кем были их дед и отец. А если в их жизни застряну еще и я, это только еще больше все запутает.

А кроме того, мысленно добавил Доусон, невозможно быть с детьми и не быть рядом с Амелией; невозможно быть рядом с Амелией и не желать ее. Он и сейчас хотел Амелию больше всего на свете, но никакой надежды получить ее у него не было, и это его медленно убивало.

— А ведь я твоя невестка, — вдруг заявила она.

— Я знаю, — ответил Доусон несколько напряженным тоном. — Я знал об этом, когда впервые увидел тебя в суде. И именно с этого момента все пошло кувырком…

— Что именно?

— Все. Я сидел на последнем ряду, мечтал о порции виски или успокоительных таблетках и проклинал Хедли, который отправил меня в Саванну. Я твердил себе, что меня нисколько не интересует судьба брата, которого я никогда не видел. Последними словами крыл местные власти, установившие в зале суда такие неудобные и жесткие скамьи, что я за пять минут отсидел себе всю задницу. А потом двери в глубине зала отворились, ты прошла по проходу совсем рядом со мной, и я почувствовал, что меня как будто затягивает гигантский водоворот. Ты… Джереми… Мое отчаяние и мое отчаянное желание… Я просто не мог сопротивляться — и провалился во все это с головой.

— Что ты чувствуешь к нему сейчас?

— Даже не знаю. Я ненавижу его за то, кем он стал, но… — Доусон протянул ей раскрытые ладони. — Вот этими руками я держал его голову в его последние минуты, я смотрел в его глаза… Это был мой брат. Он умирал у меня на руках, а я так и не успел с ним поговорить как следует… — Он с горечью усмехнулся. — Я потерял его через считаные минуты после того, как впервые в жизни увидел!

— Ты ему не сказал?

Он покачал головой:

— Нет, но… Это продолжалось буквально одно мгновение, очень короткое, но мне показалось — Джереми меня узнал. Было что-то… Какая-то ниточка, которая протянулась от него ко мне. Возможно, я это только вообразил, потому что мне хотелось увидеть что-то подобное, но… Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, не так ли?

— Для Джереми, безусловно, нет, но для тебя… Для тебя это имеет значение.

— В любом случае я рад, что ничего ему не сказал. Ему было бы тяжело узнать, что незнакомец, который пытается разрушить его семью, — его родной брат.

— Доусон, — мягко возразила Амелия, — когда мы с тобой познакомились, я уже давно не была женой Джереми. Больше того, я считала, что он умер. Неужели тебя так волнует, что я и он… что он и я…

— Что он получил тебя первым? Да, меня это волнует. Но не в том смысле, в каком ты подумала.

— А в каком смысле тебя это волнует?

— Ты думаешь, что я воспринимаю это как сексуальное соревнование. Что я боюсь — ты сравниваешь меня и его… Но дело вовсе не в этом.

— Тогда в чем же?

— В том, что я вообще тебя захотел.

— В то время как я должна была быть, э-э… тебе безразлична? Не возжелай жены ближнего своего?

— Что-то вроде того.

Амелия слабо улыбнулась.

— Думаю, мы оба можем простить себя за то, что нас потянуло друг к другу.

— Ты можешь себе простить, потому что ничего не знала о моих, гм-м… родственных связях. Но я-то знал!.. — Тут Доусон невольно подумал, что они обсуждают как раз то, что не собирались обсуждать. Во всяком случае, он не собирался, но останавливаться было уже поздно. Сказав «а», нужно было говорить и «б»…