Влюбленная Джейн - [99]

– До сих пор я никогда и ни к кому не испытывала подобного чувства, – сказала Джейн, глядя себе под ноги. – София вздохнула. –   Могу я подумать еще некоторое время? – нерешительно проговорила Джейн, пожав плечами.

– Если остаешься, то можешь думать хоть всю жизнь.

Тем временем они подошли к церкви.

– Я пойму, что мне делать, когда увижу его, – сказала Джейн внезапно окрепшим голосом.

Правда, в следующую же секунду она пожалела об этих словах. Ей вдруг стало страшно и захотелось отсрочить встречу, которая толкала ее к немедленному принятию окончательного решения. Но потом Джейн напомнила себе: однажды она уже приготовилась к расставанию с Фредом и осталась жива. Значит, сможет сделать это снова.

Они с Софией быстро (быстрее, чем хотелось бы Джейн) прошли между рядами церковных скамей. Фред стоял у алтаря, держа на руках будущую крестницу. Увидав Джейн, он помахал ей, и на его лице появилось болезненное выражение. Он понял: что-то изменилось. Человеку такого ума и такой проницательности трудно было бы не понять.

– Что случилось? – спросил Фред, когда Джейн к нему подошла.

Девочка, которую он покачивал, дотронулась до его подбородка и издала воркующий звук. Он нравился малышке. Из него должен был выйти чудесный отец.

Джейн овладело обезоруживающе странное чувство. Что это было? Счастье. Один мир для нее закрылся, зато другой распахнулся ей навстречу. В старом мире она писала о жизни других людей, словно бы подглядывая за ними в замочную скважину. В новом – будет жить сама.

– Ничего не случилось, – ответила Джейн, становясь бок о бок с Фредом.

– Ты хочешь уйти? – произнес он дрогнувшим голосом.

Она подняла на него глаза и, сделав вдох, сказала:

– Я никуда не уйду.

Об исчезнувших книгах она предпочла промолчать. И Софию попросила не упоминать о них. Зачем? Решение было принято. Джейн выбрала будущее и новые радости, которые оно ей сулило. Отныне она жила в двадцать первом веке с мужчиной, чьей женой согласилась стать.

Глава 50

Викарий поприветствовал собравшихся, и служба началась. Джейн с Софией сели на одну из первых скамей. Фред, надевший по такому случаю синий костюм, остался у купели с Мэгги на руках. София всхлипнула. Джейн тоже смахнула слезу.

– Крещу тебя, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, – произнес священник, благословляя ребенка.

Джейн улыбнулась: она столько раз слышала эти слова из уст преподобного Остена!

– Аминь, – отозвался Фред.

Викарий полил головку Мэгги святой водой, мальчик пропел «Pie Jesu»[19] – как в старые времена. Правда, потом всем предложили выстроиться перед алтарем, чтобы сделать «фотографию». Фред жестом подозвал Джейн, и она стала с ним рядом.

Оттого что все засуетились, малышка проснулась и заворчала, как медвежонок. Этот звук грозил перерасти в оглушительный крик. Собравшиеся насторожились. Благостное настроение, созданное пением, стихами и церковной атмосферой, могло в любую секунду разбиться вдребезги. Фред явно испугался. Джейн взяла у него девочку и принялась инстинктивно покачивать.

Почувствовав умиротворяющее движение, Мэгги решила пока не кричать. Джейн, спеша воспользоваться этим затишьем, улыбнулась ребенку. Ее круглое румяное лицо всегда нравилось малышам. Она, озорная тетя Джейн, с легкостью добивалась ответной улыбки даже от самых беспокойных младенцев. Это дитя двадцать первого века не стало исключением. Зачарованно глядя на новую знакомую, Мэгги разулыбалась и удовлетворенно забулькала. Джейн затаила дыхание, прислушиваясь к самому милому из всех известных ей звуков – радостному сопению пухленького малыша.

Внутри у нее что-то всколыхнулось. Любовь, непреодолимая и непознаваемая сила, больно кольнула сердце. Не это ли самая хитрая и самая безотказная уловка природы?

Джейн иногда немного завидовала умению своей матушки сочинять рецепты в стихах. Из-под пера миссис Остен выходили строчки, заставлявшие всех хохотать. Она, мать семейства, любила чтение, но позволяла себе взять в руки книгу только поздним вечером, если к тому времени бывали заштопаны все чулки и написаны ответы на все письма, однако и штопки, и корреспонденции ей, как правило, хватало до глубокой ночи. Будучи вдвое старше своей дочери, миссис Остен прочла вдвое меньше, чему не следовало удивляться, ведь Джейн была в четыре раза свободнее. Если что-то и казалось удивительным, так это то, с какой готовностью маменька растворялась в делах, заботах и чаяниях своих детей. Если она не подыскивала шторы для банка Генри, то слушала предлинные и прескучные проповеди Джеймса. Теперь Джейн поняла, в чем причина: стоит твоему ребенку хоть раз улыбнуться тебе, и все остальное перестает для тебя существовать.

Ей представилось ее собственное дитя, которому она с радостью будет отдавать все свои силы: кормить его, просыпаться вместе с ним среди ночи, гордиться тем, что никто, кроме нее, не может его успокоить. Опьяненная этой гордостью, она не захочет тратить время ни на что другое. Маленькое существо все поглотит, погубит все стремления своей матери, оставив только желание холить его и лелеять.

– Наверное, это у тебя от природы – ладить с детьми, – сказал Фред.