Влюбиться в эльфа и остаться в живых - [44]

Темный кабинет, в который попал Женя, спасаясь от разбухавшей толпы, содержал массивный письменный стол и две дополнительные двери, одна из которых вела в роскошный совмещенный санузел с невиданного размера гранитной ванной, но почему-то без единого зеркала. На стене рядом со второй дверью – из нержавеющей стали, раза в полтора выше и шире обычной, и совсем не вписывавшейся в интерьер – был пришпилен утыканный дротиками портрет с нарисованной поверх мишенью. «Федор Афанасьевич», – узнал Женя.

Он потянул за ручку, прорезиненная для герметичности дверь мягко поддалась, и на них с Федором Афанасьевичем дохнуло облачками холода. В такой камере можно было ожидать увидеть мясные туши или полки с консервами на черный день глобального катаклизма. Но никаких полок в холодильнике не было. Вместо них, двумя рядами вдоль стен, здесь складировали людей. Эльфов. Покрытые изморозью истуканы, застывшие в разных позах, кого прислонили к стене, кто-то завалился на соседа, а нескольких положили сверху, кое-как распределив их вес на плечах и головах. Женя не совсем понимал, похолодел ли он изнутри, как это описывают в книгах, или просто слишком уж морозно было в холодильной камере. Он захлопнул дверь, заглушая зловещее урчание. Зачем Макару Филипычу убивать своих?

Он опустился в кожаное кресло во главе стола и забарабанил пальцами. Всплывали произвольные фрагменты нового, но полная картина из них пока не получалась, и не хватало у Жени на это терпения, и некому просветить. Но в письменном столе были ящики, а в ящиках, как правило, находятся важные документы. Или хоть какие-нибудь.

Папки, папки, папки… Несколько факсов… Папка под названием «ООО. Особо опасные орки», и сразу под обложкой – одно-единственное досье: «Степанов Евгений Владимирович, родился…» Мда-а, сильно. Враг номер один с любой стороны списка. «Непосвящен», фотография в глупой шапочке с помпоном, пятилетней давности, видимо, как раз когда Степановы замутили свою небольшую революцию; снималось скрытой камерой в толпе, и Женя вроде бы даже помнил, что это был за день – скончался американский фантаст Роберт Шекли, температура резко упала до минус десяти, и Женя, поддавшись уговорам матери, намотал новый шарф на шею, впервые за ту зиму, и шарф кусался и кололся.

Немного про родителей, «диссиденты, интервью, последователи, см. досье», и дальше замазано чернилами цензора. Свежеотпечатанный отчет за сегодняшнее – уже вчерашнее – седьмое апреля – Чистопрудный бульвар – Воробьевы горы – Екатерина Бурмистрова – дописанное чернильной ручкой про «строительный объект»… И на форзаце картонного файлика – заметка: «Внимание! Находится под опекой капитана милиции Чепурко Николая Петровича, см. досье!»

Досье на Николая Женя разыскал в папке «Люди» на дне ящика, с плохо подклеенной фотокарточкой, как на паспорт, три с половиной на четыре с половиной. Года два назад Николай Петрович собирался в литовское посольство подавать на визу, хлопал ящиками и никак не мог найти свежие фотографии в конверте, сделанные как раз для этой цели за «баснословные деньги» – и зачем мне восемь штук?! Женя предположил тогда, что Николай ищет повод не ездить больше в Палангу без Марины Михайловны… Возможно, так оно и было. Только дала ему этот повод служба безопасности Эльфийского Принца.

«Человек», значилось в соответствующей строке, и дальше: «Слишком много знает. Держать под наблюдением. При необходимости ликвидировать».

Дюша скучал под лестницей. По коридору постоянно сновали туда-сюда, кто-то кричал про недостающий реквизит, и «хватит таскать фрукты из королевского дворца, буду штрафовать, придется заменять бутафорскими, а вдруг Золушка, не предупрежденная, однажды зубы обломает?!» Диджей занял себя построением крепости из пластиковых стаканчиков, но это занятие ему быстро надоело по причине архитектурной примитивности. Подмывало посвистеть в свистки и обнаружить разницу в тембре, но шуметь нельзя. Покопавшись в интересном театральном мусоре, Дюша нашел флакончик с мыльными пузырями, чем и скрасил ожидание вполне радужно.

К урчанию холодильной камеры вдруг добавился низкий гул, и Женя обратил внимание, что восточная стена кабинета наполовину завешена портьерой черного бархата. Зрители возвращались в зал.

Наспех сложив папки в ящики, он отодвинул край портьеры. Толстое стекло наверняка было прозрачным только в одном направлении и зеркальным со стороны зала, но, дабы не рисковать, он оставил лишь небольшую щель. Гигантская люстра мягко угасала – пышная бисерная гроздь под потолком, идеальная, но недосягаемая брошь для толстой эльфицы в бриллиантах, как золотой райский желудь для белки из «Ледникового периода», всем желудям желудь, и никак не дотянуться до него, потому что он – воплощение Мечты.

В угасающем свете занавес пополз в стороны, дирижер в оркестровой яме благоговейно замер, подвесив весь оркестр на кончике своей волшебной палочки… Королевский бал! Пары замерли в предвкушении танца, касаясь кончиками пальцев кончиков пальцев, корсеты, камзолы, кюлоты, панье, кружевные манжеты, шнуровки, и в середине Катя со сказочным принцем. Навалять бы этому принцу…