Влюбиться в эльфа и остаться в живых - [14]

Смущало его другое. Женя застыл над пятым уже рисунком, глядя, как одна, затем другая капля, воспользовавшись паузой, шмякнулись на лист и расплылись в кляксы, морща бумагу. Он поймал себя на том, что, как это бывало порой в кабинете Николая Петровича, вот-вот начнет выводить бледно-голубые прожилки вен на лице, заострять кверху уши, сгущать голубизну глаз в пронзительно-фиолетовый, преобразуя реалистичный эскиз в девочку-аниме.

Пребывая в ступоре, Женя снова поднял взгляд на противоположную скамейку и похолодел. Девушки нигде не было. Ниточка связи оборвалась; слишком надолго он выпустил ее из поля зрения. Женя вертел головой от скамейки к скамейке; существовала ли девушка в Москве 2011 года или воображение сыграло с ним злую шутку?

– Это ты мне рисунки должен передать?

Еще не повернувшись на голос, Женя понял, что совсем рядом, в метре справа, к нему обращается Она, «сказочная». Не дыша, он уцепился краем глаза за ботики с пряжками, поднялся на дрожащих ногах и откашлялся.

– Да, – сказал Женя ботикам. – Меня зовут Женя Степанов. Интересная книжка, – он стянул с головы капюшон и наконец посмотрел ей в глаза. Он все еще боялся, что девушка снова растает, улетучится от неосторожного слова или резкого движения.

К своему ужасу, в следующую секунду Женя понял, что происходит нечто подобное и еще менее объяснимое.

Дружелюбная, вежливая улыбка сошла с ее лица разом. С нескрываемым испугом девушка отступила на шаг и осмотрелась по сторонам, словно в поисках поддержки. Женя на всякий случай оглянулся. Сзади, на безопасном расстоянии, безобидная старушка выгуливала безвредную болонку.

– Ты чего? – Женя тоже почему-то испугался.

– Не подходи ко мне! – девушка отступила еще дальше и выставила вперед ладонь, другую руку запустив в сумку. В ее лице читалось смятение, словно это она озадачена происходящим, а не Женя. «Такая красивая – и такая сумасшедшая, – пожалел Женя. – Еще прыснет в глаза какой-нибудь гадостью». Он решил говорить медленно и нежно, как с дурочкой:

– Я тебе ничего не сделаю. Я – художник. Ты – из издательства. Я пришел с эскизами. Вот, – он показал и осторожно протянул ей папку, словно мясо тигру, который может отхватить всю руку по локоть.

– Издательства? – пробормотала девушка. Ее рука показалась из сумки пустой, к Жениному облегчению, и бессильно повисла. Оранжевые ногти украшали крохотные, то ли нарисованные, то ли наклеенные ромашки. Порыв ветра разлохматил ее волосы, небо потемнело. Перемена в погодных условиях вызвала в Жене тревогу; «Ромашки спрятались, поникли лютики», – подумал он уныло, предчувствуя, что ничего хорошего дальше не будет. Девушка смотрела на него так, словно у него было пять ушей и восемь рук, и он только что предложил ей слетать в звездную систему Альфа Центавра. Она хотела что-то сказать и не находила слов. Наконец, она произнесла несвязно:

– Почему…? Откуда он тебя знает? Ты же… не наш. Ты с ним знаком? Откуда? Что с ним? Он жив? – девушка закусила губу и, решительно взяв папку с эскизами, сделала еще шаг назад. По ресницам скатилась черная слеза, смешалась на щеке со слезами небесными, превратившими дорожку из туши в серый размытый узор. Девушка стиснула зубы и добавила с жестким прищуром:

– Я ничего не нарушаю. Я не знала. Это ты виноват. Ты – не наш!

Когда Женя мчался вслед за ней по бульвару, почти теряя ее из виду, дождь уже хлестал вовсю.

– Девушка! Подождите!

Взрывая лужи подошвами ботинок, Женя заметил вскользь, что отдельные прохожие останавливаются и удивленно смотрят на него из-под зонтиков. Да, он несется по улице сломя голову по щиколотку в воде, да, он кричит кому-то остановиться… Но в реакциях людей было что-то другое, что-то еще. И снова это странное выражение лица – как у нее, которая вдруг бросилась бежать.

Красный свет сменился желтым, а она была уже на другой стороне дороги и спешила к сержанту полиции в упакованной в целлофан фуражке. Затормозив на мгновение у перехода-зебры, Женя снова ринулся вперед, в гущу сорвавшихся с места автомобилей, окруженный рычанием моторов и истеричных гудков. Девушка показывала на него пальцем. Жене показалось сквозь ливень, что страж порядка козырнул ей в ответ.

Слева потрепанный «Жигуль» больно толкнул в бедро. Водитель вытянулся и сидел за рулем побелевший. Девушка уже бежала к троллейбусу на остановке, и Женя, достигнув тротуара, ринулся было за ней, но был крепко схвачен за локоть.

– Ваши документы.

– Я ничего не нарушаю, – Женя засуетился в поисках паспорта. У передней двери троллейбуса столпилась небольшая кучка пассажиров, он мог еще успеть.

– Как же не нарушаете… Евгений Степанов? – полицейский снял фуражку, прикрывая ею паспорт от дождя, и мотнул головой, стряхивая капли с соломенного цвета шевелюры. – С девушкой пытались идти на контакт? Законы вам не писаны? Пройдемте.

И Жене пришлось пройти. Сержант снова держал его за пуловер над локтем, и, спотыкаясь и не сводя глаз с троллейбуса, Женя следовал за ним к машине. Он пытался рассмотреть девушку сквозь запотевшее стекло троллейбуса, который тронулся с места.

Он не просто изобразил ее похоже. На бумаге был более чем ее карандашный портрет. Катя Бурмистрова смотрела в зеркало своих чувств, своих потаенных мыслей, страхов и надежд. Заклятый враг, внезапно и неуклюже появившийся в ее жизни, за считаные минуты изобразил ее внутренний мир и облек его в человеческую форму, ее форму. Если бы Женя Степанов нарисовал ее совершенно голой, каким-то образом угадав шрам на ключице, золотистый пушок на животе, очертания груди, ямочку под коленкой, – Катя не была бы так поражена.