Вляп - [26]

А народная мудрость… она такая… выражает широко распространённый общественный опыт. Так что уродин здесь много. И все в платочках.

Мне почему-то стало смешно. «Хи-хи». Горбунья снова внимательно на меня посмотрела.

«Она вонюча как уборщица…

А мне — плевать…»

Точно — «мне плевать». Да и вообще — неправда, пахнет хорошо. Где-то я этот сладковатый запах слышал.

Снова пробило на хи-хи. «Запах — слышал». Хи-хи…

Чем же её так, бедненькую, приложили? Или это результат многократного и разнонаправленного воздействия?

Меня рассмешила моя собственная фраза. Во загнул… Такая смешная… такие странные слова… длинные. Разно… нано… Смешно… Захотелось улыбнуться этой милой внимательной женщине…

Попытка улыбки резанула болью по губам, по щекам… Челюсти свело судорогой. Я заплакал…

Моя спасительница подскочила ко мне с чашкой горячего пития, прижала к губам… Я с благодарностью сделал несколько глотков. С чувством глубокой благодарности. С глубокой, неизбывной, невыразимой, несказанной… Сразу полегчало… Куда-то ушла боль, вернулось тепло по всему телу… Очень милая женщина… Глазки такие… милые… А как она за мной ухаживает! Этот её чудодейственный отвар… Какой-то знакомый сладковатый запах… Где же я его слышал? Надо бы вспомнить… Но — спать хочется. Посплю и вспомню. И скажу ей огромное спасибо. И обниму и поцелую… Даже не накрывая платочком… Прямо в носик… Только посплю…

Проснулся я резко, от озноба. От тошноты, от сжимающей боли в ногах и висках. Но главное — от воспоминания. Вспомнил — откуда мне знаком этом сладковатый запах.

Амстердам. Серое небо, серые угрюмые дома с аляповатыми идиотскими вывесками, серая стылая вода. И это запашок. Из как-бы кофейни. От остальных заведений пахло марихуаной, а здесь…

— Зайдём. По кофе и по пирожному.

— С добавкой?

— А здесь без этого не бывает. Такой «фигурный болт» для туристов.

— А как насчёт привыкания?

— Нужно две-три дозы. Как минимум. А по первому разу может и вообще не взять.

Потом было такое же «хи-хи». По любому поводу. И — без. От таких смешных каналов, от этих весёленьких домиков. А главное — от множества милых, добрых, смешных и придурковатых туристов.

И тут мне снова стало страшно.

У меня отобрали жену, друзей, любимую работу. Всё. Весь мой мир. Даже тело. Моё. Родное, знакомое, пусть с недостатками, но моё… Сунули в это… Недоразумение… Недо-мужика. Которое болит, с которого слезает кожа, у которого выпадают зубы. Которое лежит и истекает какой-то… гной? Сукровица? Слизь какая-то…

Я же умер! Что ещё надо?! А теперь, моё последнее — мои мозги, моя память, моя личность. Душу мою отобрать хотите?! Превратить меня в блаженного слюнявого идиота?! С-с-сука! Подростку опиаты скармливать… На иглу меня посадить?!

Что, Господи, мало тебе Иова многострадального? С принцем Гаутамой решил в кости перекинуться? На душу мою? Дескать, а не расползётся ли оная душа, как тряпка в кислоте, до полной нирваны и растворения в Будде?

А вот троекратный факеншит вам всем! «Врёшь, не возьмёшь!».

Буддизм… Самая страшная мировая религия. Конечная цель — полный распад человека. Личность рассасывается в Будде как коллоидный рубец в молодом организме. Вот оно было, чего-то хотело, к чему-то стремилось, думало, чувствовало и… растворилось в розовато-голубоватом киселе предвечной энтропии.

Кисель — нирвана называется. И это не наказание. Не «исключительная мера», а «высшая цель», алкаемая и возжелаемая.

«Будешь хорошо себя вести — пустим нырнуть в бассейн с соляной кислотой».

Меня трясло от озноба, от злости, от собственного бессилия. От предчувствия окончательной смерти. Не клинической, не какой-то промежуточной. От… необратимого и окончательного конца.

Я помню парня, который говорил мне: «Когда я был нормальным…». Так вот:

Я НЕ СТАНУ ИДИОТОМ!

Лучше — сдохнуть. Заморить себя голодом. Задавиться какой-нибудь тряпкой. Но что бы какая-то с-с-с-волочь… играла моей допаминово-эндорфиновой системой…

«А вот сделаем нашему Ванечке укольчик. Ванечке хорошо? Правда, Ванечка? Ванечка улыбается, Ванечка радуется. Сейчас мальчик Ванечка влезет на стульчик и почитает стишки. А будет мальчик Ванечка плохо себя вести — укольчик не сделают. И будет Ванечка выть и лезть на стенку. Потому как абстинентный синдром. Ломка называется».

Я был весь в поту. Ломало и ломило. Выкручивало колени и ступни. Во рту все время собиралась слюна — я не успевал ее сглатывать. Нос забит, дышать нечем. Ярость отступала. Вместе с адреналином. Подступала тоска. О моей потере. Потерях. В памяти всплывали… Наверное, это называется «милые сердцу лица». Были и лица…

Потом я просто лежал, глядя в темноту. Тупо. Заснуть — не могу. Проснуться — тоже.

Пошёл скулёж. Типа:

— Она же не виновата. Она же не знала. Она же хотела как лучше. Ты же весь болючий такой. Ну, она тебе и дала обезболивающего. А что делать? Водки тут нет. Кувалдой тебя по голове? И вообще, чего ты завёлся? Северяне, в свою Гражданскую, 400 тысяч своих солдат на морфин подсадили. Прусская армия после франко-прусской войны вообще вся целиком обнаркоманилась. У героина среднесмертельная доза — 22 миллиграмма на килограмм живого веса, у морфина — 0.1 грамма для взрослого. Так ведь нет здесь ни героина, ни морфина. Вообще, чистых продуктов нет. Времена не те, технологии… И не внутривенно, а так… перорально. А при этом эффективность раз в пять ниже. И вообще, не могут меня здесь на иглу посадить. Поскольку иголок инъекционных ещё не изобрели… А опий, опиум, морфин, маковая соломка… Так на востоке их издавна… без особых проблем… Живут же…