Влиятельные семьи Англии - [186]

Уэйли-Коэны живут в компактном особняке в неогеоргианском стиле, построенном на месте разбомбленного в 1959 году. В нем четыре спальни, а кухня отделена от столовой стеной из буфетов. «Обычно готовлю я, поэтому мне хотелось, чтобы все было под рукой», – говорит леди Уэйли-Коэн. Однако их настоящий дом – это Ханимид посреди неприютных, обдуваемых всеми ветрами равнин Эксмура. Сейчас они привычные и любимые фигуры сомерсетского ландшафта и часто появляются в местных газетах вроде «Сельская жизнь» и «Кони и собаки» и других обязательных изданиях для чтения в деревенском обществе. Сэр Бернард возглавляет Эксмурскую охоту на оленей, положение весьма почтенное в графстве, и некоторые знакомые даже заявляют, что в его выговоре им слышится легкая сомерсетская картавость. Его глаза загораются, а голос смягчается при всяком упоминании о сельской жизни и деревенских занятиях.

Он опытный и умелый наездник. В 1950 году в возрасте тридцати двух лет и с 43 фунтами лишнего веса он выиграл стипл-чез в Майнхеде.

В 1953 году «Сити пресс» сообщила, что он упал с лошади и получил серьезное сотрясение мозга. Неделю спустя последовало поспешное опровержение: «Мистер олдермен Уэйли-Коэн не падал с лошади. Мы готовы в это поверить, так как он прекрасный и известный наездник. Миссис Уэйли-Коэн сообщила нам, что травма, о которой мы говорили на прошлой неделе, вызвана падением его лошади на твердой смерзшейся почве».

Но каковы бы ни были причины, он все же получил черепно-мозговую травму и несколько недель пролежал в постели. Но падения ничуть не повлияли на его увлечение лошадьми, верховой ездой и гончими.

«Деревенские развлечения – это часть нашего образа жизни», – как-то поведал он перед большой и уважаемой аудиторией, в которой, помимо прочих неугомонных сельских спортсменов и охотников, присутствовал тогдашний премьер-министр мистер Гарольд Макмиллан, и продолжил: «В выходные я никому не уступлю в наслаждении той восторженной радостью и чувством товарищества, которую дает день охоты, как, безусловно, и многие из вас. Все мы любим животных, нас возбуждает и окрыляет упоение быстрой езды по лесам и полям и удовольствие при виде того, как собаки выстраиваются в цепь, и все мы знаем, что загонная охота укрепляет товарищество, ибо это спорт, в котором может участвовать и которым может наслаждаться любой».

После арабо-израильской войны 1967 года в «Таймс» еще долго слали письма, рассуждающие о будущем Ближнего Востока. Поступило письмо от мистера Эдмунда де Ротшильда с предложением программы по обессоливанию почвы. Приходили письма от членов парламента – евреев, например Дэвида Вейцмана, или потомков евреев, например капитана Филипа Гудхарта. И потом в утреннем номере вышло письмо сэра Бернарда Уэйли-Коэна – его напечатали крупно вверху полосы – в защиту охоты на оленей.

Сэр Бернард, как сын своего отца, некоторое время должен был прослужить в Объединенной синагоге, в Еврейском совете общественного призрения и Ассоциации английских евреев.

«Почему, – спрашивал он, – я собираюсь присутствовать в качестве почетного гостя на ежегодном приеме Ассоциации английских евреев, если на тот же вечер у меня есть приглашение на прием в Мэншн-Хаус? Просто тебя затягивает».

Но он не жалуется. Возникает подозрение, что ему нравится, когда его затягивает, и он огорчился бы, если бы затягивание прекратилось.

Уйдя из Дартмутского колледжа, Бернард поступил в Клифтон и никогда об этом не жалел. «Школа прямо кишела родственниками, – вспоминает он, – но мне там нравилось. То, что ты еврей и живешь в еврейском интернате, не имело никакого значения. Если мальчик держался своих принципов, своей религии, им восхищались. Отличное место, отличная школа». Он член правления Клифтона, но своих сыновей послал учиться в Итон. Две девочки поступили в Крэнборн-Чейз.

В 1966 году его старшая дочь Розалинд, стажер в Lyons – концерне, занимающемся отелями и кейтерингом, обручилась с Филипом Бердоном, молодым новозеландцем и неевреем. Они заключили гражданский брак в Кэкстон-Холл, а потом частным порядком провели скромную религиозную церемонию в доме ее родителей в Сент-Джеймсе.

Служба была экуменической, с чтением и Ветхого, и Нового Завета, хотя имя Христа не упоминалось. Потом они вместе прочли «Отче наш» и Шму[116], «Внемли, Израиль: Господь – Бог наш, Господь – один!», а закончилось все благословением, которое так любил дедушка невесты сэр Роберт:

Да благословит тебя Господь и сохранит тебя!

Да призрит на тебя Господь светлым лицем Своим и помилует тебя!

Да обратит Господь лице Свое на тебя и даст тебе мир!

Это бракосочетание, можно сказать, воплощает в себе ту дилемму, перед которой встают все представители Родни. Своеобразно решил ее Хью Монтефиоре, сын президента Испанско-португальской синагоги, который ныне является епископом Кингстона.

Преподобный Монтефиоре – высокий, хорошо сложенный мужчина с крупной головой, спортивной фигурой и серыми глазами, в которых всегда блестят искорки веселья, как будто мир – довольно нелепое место, и это, учитывая его положение, пожалуй, так и есть.