Влияние морской силы на историю - [155]
Оставляя совершенно в стороне вопросы международного права, мы должны сказать, что смысл и характер атаки Сюффрена, с военной точки зрения, требуют внимания. Чтобы судить о них правильно, мы должны рассмотреть, какова была цель возложенной на него миссии и каковы были главные факторы за и против этой атаки. Главной его целью была защита мыса Доброй Надежды против английской экспедиции; главным средством к достижению этой цели был приход туда первым; препятствием к успеху был английский флот. Чтобы предупредить прибытие последнего, Сюффрену открывались два пути: либо спешить туда, в надежде выиграть гонку, либо разбить неприятеля так, чтобы вообще отнять у него возможность идти туда. До тех пор, пока местонахождение неприятеля было ему неизвестно, поиски его в море были бы потерею времени; но когда счастье привело его на след неприятеля, гений его подсказал ему то заключение, что господство на море в южных водах, как решающий фактор, должно быть обеспечено безотлагательно. Употребляя его собственное сильное выражение, «разгром английской эскадры в корне уничтожил бы все планы и проекты этой экспедиции и на долгое время обеспечил бы нам превосходство в Индии, результатом которого мог бы быть славный мир, а также помешал бы англичанам прийти на мыс Доброй Надежды прежде меня, – цель, которая была достигнута и составляла главную задачу моей миссии». Он получил неверные известия о силе английской эскадры, полагая ее большею, чем она была на самом деле; но он застиг ее при невыгодных для нее обстоятельствах и врасплох. Быстро принятое им решение сражаться поэтому было справедливо, и самой выдающейся заслугой Сюффрена в этом деле является то, что он на момент отложил – выбросил, так сказать, из головы – конечные цели своего крейсерства; но, поступая так, он отступал от традиций французского флота и от обычной политики своего правительства. Нельзя поставить ему в вину, что он не получил от своих капитанов поддержки, которую был вправе ожидать. О случайностях и о небрежности, которые вызвали неудачу, уже было упомянуто; но поскольку в его распоряжении были три лучших корабля, нет сомнения, что он был прав, воспользовавшись неожиданностью и надеясь, что два резервных корабля успеют прийти вовремя.
Положение, занятое кораблем Сюффрена и кораблем Hannibal, позволявшее им стрелять обоими бортами, другими словами, в полную силу, было выбрано превосходно. Он, таким образом, полностью воспользовался преимуществом, какое дали ему неожиданность и беспорядок в эскадре неприятеля. Этот беспорядок, согласно английским отчетам, вывел из боя два пятидесятипушечных корабля – обстоятельство, которое, не делая чести Джонстону, подтвердило правильность стремительной атаки Сюффрена. Если бы он получил помощь, на которую, по всем данным, был вправе рассчитывать, то уничтожил бы английскую эскадру. Но и без этого он спас Капскую колонию при Порто-Прайя. Неудивительно поэтому, что французский двор, несмотря на свою традиционную морскую политику и на дипломатические затруднения, причиненные ему нарушением португальского нейтралитета, сердечно и великодушно признал энергичность действий Сюффрена, которую он не привык видеть в своих адмиралах.
Говорили, что Сюффрен, который имел случай наблюдать осторожные маневры д’Эстена в Америке и служил во время Семилетней войны, приписывал отчасти неудачи, понесенные французами на море, той их тактике, которую он заклеймил названием покрывала робости, но что результаты боя в Порто-Прайя, по необходимости начатого без предварительного соглашения между командирами кораблей, убедили его, что система и метод приносят свою пользу[167]. Конечно, его тактические комбинации впоследствии были более высокого порядка, особенно в его первых сражениях на Востоке (ибо в позднейших сражениях он, кажется, опять отказался от них под влиянием разочарований, вызванных недоброжелательством или заблуждениями его капитанов). Но его великая и выдающаяся заслуга состоит в ясности, с которой он признал, что флоты Англии, как представители морской силы ее, были настоящими врагами морского могущества Франции и что флоты последней должны были атаковать их всегда, когда имелось хотя бы относительное равенство сил. Далекий от того, чтобы быть слепым к значению тех конечных целей, которым деятельность французского флота постоянно подчинялась, он тем не менее видел ясно, что путь к обеспечению этих целей состоял не в сохранении своих кораблей, но в уничтожении кораблей неприятеля. Нападение, а не оборона было путем к морскому могуществу в его глазах, и это могущество представлялось ему также и средством приобретения влияния на суше, – по крайней мере в странах, отдаленных от Европы. Он имел мужество принять эти воззрения английской политики после сорока лет службы во флоте, принесенном в жертву противоположной системе; но он присоединил к практическому применению этих воззрений метод, которого не находил ни у одного английского адмирала своего времени, – за исключением, может быть, только Роднея, – и бо́льшую пылкость, чем у последнего. Тем не менее образ действий, которому он следовал, не являлся только вдохновением момента; он был результатом ясных воззрений, которых Сюффрен держался всегда и которые неоднократно выражал. Его природная пылкость соединялась, однако, с упорством глубокого убеждения. Так, он писал д’Эстену после неудачной попытки уничтожить эскадру Баррингтона в С.-Лючии, жалуясь на недостаток матросов у него самого и на других кораблях, с которых люди были высажены для атаки английских войск, что:
