Властелин молний - [20]

Ветер! Вот что делает тучи грозовыми! Ветер ударяет в капли воды, из которых состоят облака! Он разбивает каждую капельку на части. И что же? Наружные частицы, отколотые ветром, несут на себе заряды отрицательного электричества. А оставшиеся внутренние части капель оказываются заряженными лишь положительно. Так ветер разделяет противоположные заряды электричества.

Дождь уносит часть электричества из тучи на землю, и тогда между ними возникают электрические силы, которые, нарастая, могут приводить к образованию молний.

После теоретических занятий в группе лаборанток мне казалось, что я уже знаю многое, почти все…

Но я жестоко ошибалась.

Грохотов не возобновлял разговоров о тайне. Я же старалась казаться равнодушной ко всему, что могло бы показаться ему хотя бы намеком на старые истории со стержнем.

Угрюмо начался октябрь. За окнами лаборатории моросил холодный, скучный дождь. Как обычно, я следила за показаниями аппаратов. Грохотов включал напряжение, и извилистые молнии пролетали между электродами. Я уже так привыкла к опасным опытам, что треск высоковольтных разрядов, подобный пушечным выстрелам, не производил на меня никакого впечатления.

Зажглась желтая лампочка – Грохотов приказывал выключить искровое реле и добавочное сопротивление.

А я зазевалась. Это с моей стороны было очень нехорошо. Ведь меня же совсем недавно приставили к одному из самых замечательных аппаратов новой советской конструкции – к катодному осциллографу. Благодаря ему можно регистрировать все кратковременные и быстропротекающие электрические явления. С помощью электрического луча в нашем осциллографе можно детально изучать явления, протекающие в одну двестимиллионную долю секунды. Конструкция этого аппарата была гордостью нашей лаборатории. Мы и тут оказывались впереди зарубежных энергетиков.

Желтая лампочка меня раздражала. Она напоминала мне другую желтую лампу…

Дело в том, что тайком от Елены Федоровны и от других я все же пробовала держать экзамен в театральное училище. Мне предложили прочитать басню и стихотворение. Почему-то я начала со стихотворения, которое мне очень нравилось и приводило в восторг моих подруг по школе.

«Я угасаю с каждым часом…» – начиналось стихотворение.

Дрожащим голосом произнесла я эту фразу и вдруг забыла, что дальше – какие слова.

Никогда не думала я, что сцена – страшное лобное место. Снизу бьют в глаза отсветы старых, запыленных ламп. За рампой в зрительном зале почти ничего не видно. Полутьма. Кажется, что кто-то балуется, наводит прямо тебе в глаза карманные фонарики. То ли это прожекторы из крайних лож, то ли прибавили освещение в верхнем софите. Мелькнула трясущаяся козлиная бородка, контуры качающихся голов. Послышался наглый смешок, потом кашель.

Меня всегда раздражает нудный кашель в зрительном зале. «Зачем идти в театр, когда надо отлеживаться дома?» – часто и теперь думаю я.

Звуки моего голоса проваливались в зияющую пустоту. Оттуда, будто из бездонной пропасти, раздавался нудный, отвратительный кашель. А я бормочу:

Угасаю с каждым часом…

Моя душа полна тобой…

В это время перед моим лицом и загорелась желтая ехидная лампа.

Почтенный председатель в раздражении нажимал кнопку. Лампа – это сигнал, что, по мнению экзаменаторов, с меня довольно.

Лампа подмигивала, как старушечий глаз с бельмом:

«Ну и угасай!.. Хватит!.. Долой со сцены!»

Да, я жестоко провалилась. Дома ревела, как дура.

А потом как-то забылась в лабораторной работе. Но мечты о сцене не оставляли меня.

– О чем думаете? – раздался строгий голос Грохотова. – На работе не следует мечтать о посторонних предметах…

Я выключила реле, ожидая дальнейших выговоров.

Но неожиданно в лабораторию вбежала Оля.

Никогда раньше я ее такой радостной и возбужденной не видала. Подняв руки, она восторженно крикнула:

– Вернулся! Леонид Михайлович приехал!..

Грохотов сдвинул на лоб защитные дымчатые очки и бросился к дверям.

Но они раскрылись сами собой. В лабораторию вошел человек. Я сразу узнала его. Это был тот самый, кого я оставила мертвым на скамье!..

Что делать? Как мне держаться?

В одно мгновенье события недавнего прошлого ярко и живо промчались в моей памяти. Захотелось, чтобы Леонид Михайлович узнал меня, и я сняла очки. Смотрела, как Леонид Михайлович порывисто обнял Грохотова.

– Все как раньше, – громко сказал он, оглядывая нашу лабораторию. Поздоровался с Олей. – Отлично выглядите. Как загорели в горах!

– Наша вторая лаборантка – Таня, – представил меня Грохотов.

Леонид Михайлович пожал мне руку с рассеянным видом человека, который занят более важными мыслями, чем знакомство с лаборанткой. Рука моя задрожала, и я ждала, что он догадается. Но он меня не узнал. Его голубые глаза смотрели на меня вскользь. Так большой ученый смотрит на предмет, непосредственно не относящийся в данный момент к его работе.

Признаться, это меня немного огорчило. Могло быть и по-другому.

Появлением Леонида Михайловича Грохотов был потрясен и обрадован чрезвычайно. Из фраз, которыми они обменялись, обращаясь друг к другу на «ты», я поняла, что это близкие друзья, давно не видевшиеся. Грохотов стал показывать новые аппараты – электромагнитные и катодные отметчики грозовых разрядов.