Властелин дождя - [37]

— Я саранчой их ловил. Обвязал ей брюшко ниткой, она в дырочку залезает и мне сверчков тащит. Ты как думаешь— будет из-за свечей крик?

— Будет. Обязательно будет. И не вздумай звать меня на помощь, когда бабка Параскива перцу тебе задаст.

— Может, и не будет крику-то. Бабка Параскива сказала— теперь свечи гроша ломаного не стоят. В старину, мол, людей хлебом не корми — любили свечку у покойника в головах поставить.

Сказать-то она сказала, а все равно мне всыплет, думает Бэнике. Всыплет, а потом еще заставит барбарис для индюков рубить. Ну и ладно, зато у меня три коробки сверчков есть; ночью как выпущу их за печку — до самого утра петь будут.

Он вытянул ноги, и прохлада от воды блаженно разлилась по всему телу.

За рекой на порыжелом, высушенном ветром пастбище две лошади отбиваются от мух. Он лежит, и лошади кажутся маленькими, коротконогими, а когда они зафыркали, его разобрал смех. Над головой шуршит источник, стекающий в реку по деревянному желобу. Две веточки мяты сплелись над ним, и люди назвали его Мятным источником. Сюда рыбы приплывают напиться, подумал мальчик и встал. Лошади на пастбище сразу выросли и стали толще. А вдруг какая-нибудь щука или карп, привлеченные струей холодной воды, попытаются подняться по желобу? Надо подстеречь их здесь и поймать, решил Бэнике. Все очень просто: в тот миг, когда рыба кинется вверх по источнику, он запрудит желоб камнем, и — пожалуй, голубушка, в кастрюлю.

Лучше всего бы, конечно, изловить рыбку с голубым чешуйчатым воротничком.

Не повезло. Он сидел неподвижно у источника целые четверть часа, и ничего не попалось. Видать, рыбы устали и теперь спят, измазавшись в тине, словно поросята.

Разочарованный, он спустился к бабке Параскиве и тут увидел пустое корыто — оно крутилось у берега, — прыгнул в него и стал раскачивать, уцепившись руками за края. Корыто накренилось и легко скользнуло на середину речки. От восторга Бэнике звонко засмеялся, точно во рту у него зазвенел колокольчик; бабка Параскива и не слышала, и не видела, что произошло. Так и поплыл он по солнечной речке.

Сперва Бэнике стало страшно, и он зажмурился, потом, позабыв об опасностях, открыл глаза, осмотрелся и удивился, что попал в незнакомый мир. Бэнике казалось: вода не движется, а берега текут вспять, точно две земляные речки. Берега текли назад, вдоль реки, унося жеребенка, переходившего вброд, поляны, тополя, их удлиненные тени и две кучи арбузов, сложенные в конце проселка.

Река свернула прочь от домов и двинулась в поле. Над Бэнике пронеслась стая голубей. Видно, за просом полетели, решил мальчик.

— Послушайте, — крикнул он им вслед, — не вздумайте залететь на солнце, там много ястребов и кошки! За солнцем — царство ветра.

Вдруг он почуял одуряющий, сладкий, прохладный запах, словно это пахла вода, но только очень сильно. Поля с обеих сторон зеленой зыбью уходили к горизонту. То-то зайцев здесь! — подумал Бэнике. Как-нибудь приведу сюда собаку, поохотимся. Только вначале отправлю ее к чабанам— пускай с волками бьется, злее станет. Этот запах высоких зеленых трав, чуть клонящихся под полуденным ветром, был ему знаком. Точно так пахло от отца позавчера, когда он вернулся с поля. Бэнике у кукурузного амбара возился с удочками. Насаживал на крючок приманку — четыре мушки, забрасывал бечеву за гумно и, прижав удилище ногой, терпеливо ждал, когда прилетят воробьи, повадившиеся воровать корм у кур.

«Забавляешься», — сказал отец и присел рядом.

«Да, уж всю неделю ловлю. Только вот удочки у меня паршивые. Ты бы мне иголку на огне прокалил да согнул — вот дело было бы».

«Эй ты, — прикрикнула бабка Параскива, — оставь отца в покое, ведь устал человек, весь день в земле с майораном провозился!»

Значит, трава, которая так сильно пахнет, майораном зовется. Это открытие развеселило мальчика. Он решил сделать на зиму веник из майорана. Пускай весь дом с раннего утра пахнет.

Внезапно впереди выросли своды моста. Корыто, снесенное в сторону течением, слегка ударилось о среднюю сваю. Над ним, на мосту, зарычали моторы, и мальчик вцепился обеими руками в какой-то железный брус. Ехали грузовики, и весь мост дрожал, волны эха гудели на воде.

Ух, тяжелые, подумал мальчик, пшеницу с гумна везут. Наверху, на внутренней белой стенке моста, он увидел нарисованную углем лодку и человека в ней. Будь это настоящая лодка, я спустил бы ее на воду и отправился в путешествие… Особенно понравился ему фонарь на носу лодки — лучше, чем он делал из полых арбузов.

Грузовики проехали, а Бэнике все еще продолжал держаться за сваю. Теперь он следил за стаями тоненьких быстрых рыбок, мелькавших в глубине.

— Напрасно вы в тень прячетесь, — обратился он к ним. — Там, наверху, солнце и пахнет майораном.

Сказав это, он опустил руки в воду, и корыто снова тронулось вниз по течению. Справа на холме возвышалась серая башня, ее деревянные крылья вращались лениво. Пропадает понапрасну старая мельница! Бэнике подплыл к испорченному желобу, огляделся и заметил вверху, в оконной раме, барана с колокольчиком на шее и длинными закрученными рогами. Вид у барана был воинственный, но мальчик не испугался. Ведь я на воде, а он не умеет плавать. Бэнике надул щеки, засвистел, а потом крикнул: