Власть нулей. Том 2 - [39]

Но его ворчание никто не слушал, все были поглощены красотой дороги. Асфальт лёг ровным швом на землю, а остальные дороги были больше похожи на язвы и раны на её теле, которые штопать – не перештопать. Летом эти раны превращаются в засохшие пыльные рубцы, с началом дождей снова расползаются, как незаживающие язвы. Люди и машины отходят всё дальше от совершенно непролазной грязи посередине, забирают обочину, затаптывают в грязь траву, поэтому края дороги-раны расходятся всё шире и шире, пока не образуется полоса шириной метров в двадцать, состоящая сплошь из грязи. Эта язва день ото дня растёт и ширится, забирая всё новые здоровые ткани. Поэтому асфальт так похож на аккуратный шов хирурга, который иссёк воспалённые и незаживающие участки и грамотно зашил её.

Новая дорога на какое-то время стала главной достопримечательностью города, основной темой для разговоров. На неё любовались все! На неё невозможно было не любоваться, особенно в окружении сплошного бездорожья. Это казалось невиданной и дерзкой роскошью, как роскошью кажется какое-нибудь драгоценное манто в шкафу со старыми изношенными платьями. Если увидишь его на светском рауте среди других таких же дорогих манто, там оно покажется обычной нормой, а вот на фоне бедности – роскошью. Казалось, даже герань на подоконниках в домах на Лесной улице своими круглыми бутонами, как любопытными головами, подглядывала из-за занавесок на это чудо. Коза Афродита, живущая у бабушки Карины на перекрёстке Лесной и Ямской, прибежала после выгула на асфальт и долго прыгала по нему, как раньше школьницы играли в классы, мотала головой, била по нему копытцами, нюхала его и не могла понять, что же это такое! Хозяйка пыталась её загнать домой, но Афродита убегала и снова прыгала под общее веселье. Наконец, напрыгалась и высыпала на асфальт целую гроздь какашек, похожих на разваренный изюм.

– Фродька, с ума сошла! – ахнула хозяйка, загнала-таки непокорную козу домой, а потом собрала, что коза после себя оставила, и даже замыла асфальт влажной тряпочкой под смех прохожих.

Народ совсем развеселился. Внук деда Рожнова Василий, недавно вышедший из тюрьмы, теперь каждый вечер мастерски плясал на асфальте чечётку, которую научился «стучать» в тюремной самодеятельности. На Лесную стали ходить на прогулку молодые мамы с колясками, потому что на других улицах у колясок быстро ломались спицы и отлетали колёса. Подростки стали рассекать тут на роликах и досках, с которыми раньше приходилось ездить аж в Райцентр, чтобы покататься. То есть город как-то невольно облагородился и приблизился к новому веку.

Даже пьяницы перестали валяться на Лесной. Их и раньше там было меньше, чем на какой-либо другой улице, так как многих отрезвляла перспектива оказаться намотанным на колёса авторитетовского кортежа, да и просто попасться на глаза Волкову. А тут их лежание прекратилось само собой: жестковато на асфальте лежать, а тем более падать. Раньше плюхнутся в мягкую грязь и лежат себе, пока жена, мать или дети не подберут «свово сокровищё». А тут некий выпивоха упал по сложившейся традиции напротив своего дома, как у него было заведено в семейной жизни, после чего из калитки по канону должна была обязательно выскочить жена с причитаниями. Упал да и ударился об асфальт. Почувствовал некоторый дискомфорт и даже слегка протрезвел от удара. Встал и упал ещё раз, чтобы жене стало стыдно, как мужик по её милости страдает. Но жена-зараза в нарушение всех канонов так и не выскочила: ушла с подругами любоваться на ограду моста над ручьём. Делать нечего. Пришлось подниматься и самому брести домой.

Да и в канаве стало совершенно скучно валяться. Это прежняя была доверху наполнена помоями и мусором, так что её можно было не засыпать, когда рыли новую. Не канава была, а мечта алкашей! А тут выкопали другую, да проложили специальные трубы под дорогой для стока застоявшейся воды и грязи. Поэтому канавы сразу же наполнились чистой дождевой водой и схватились свежей травкой по склонам. Сам Авторитет будто бы пригрозил, если хоть один фантик или окурок там найдёт, то скормит их жильцам того дома, напротив которого они будут обнаружены. Это местный лоботряс Вадька Дрыгунов всем рассказал. Он как-то в сумерки стоял под одним из фонарей, ковырял в носу и раздумывал, нельзя ли отломать хотя бы часть кронштейна, а то сила молодецкая распирает, но девать её некуда. Так увлёкся этой мыслью, что не заметил, как Авторитет едет домой со своего промысла. Зато Авторитет его хорошо заметил, наплыл своей огромной тенью, когда Дрыгунов от ковыряния носа перешёл к ковырянию фонаря, сжал ему, как Каменный гость, кисть руки железной десницей, так что у Вадьки фаланги затрещали, и сказал, если он хоть одного фонаря не досчитается, то повесит его, Дрыгунова, в качестве плафона.

Так что на Лесной и фонари все остались в первозданной красоте, и мусорить ни у кого охоты не было. Зато некоторые склонные к свинству граждане стали «отыгрываться» на других улицах. Идёт такой человек по Лесной напыжившись и страдает, словно по большой нужде хочет сходить, а возможности нету. А как вышел с неё, так с него и посыпались окурки, пивные банки, содержимое носоглотки и прочие ошмётки его убогой жизнедеятельности в разные стороны.