Власть - [37]
— Так что ж, по-вашему, я боролся и рисковал своей жизнью ради того, чтобы вы мне дали какой-нибудь высокий пост?
— Дрэган! — недовольно воскликнул Алексе. — Ты будешь первым нашим примарем! — И показал ему рукой на кресло.
Дрэган хмуро посмотрел на него, готовый уже согласиться, но, вспомнив, на что он идет, вновь воспротивился:
— Нет, нет, дядя Алексе! Нет, товарищи, вы меня просто не знаете. Я боролся за нашу власть, потому что иначе себе не мог представить жизни. А если и пришлось рисковать головой, то только во имя нашего дела, а не для чего-то другого, поняли?!
Большими тяжелыми шагами к нему подошел секретарь и сурово посмотрел на него:
— Как же так, Дрэган? Что же получается? Мы сейчас в тяжелом положении. Многие из нас ушли на фронт. Того, кого мы хотели поставить примарем, убили. Нам надо мобилизовать весь уезд. И вот в этих условиях мы просим тебя помочь нам, чтобы иметь здесь верного человека, а ты…
Услышав это, Дрэган больше не возражал, а только озадаченно покачал головой. Ни на кого не глядя, он чуть отступил, то поднимая, то опуская свои мохнатые брови. Потом опять хотел было ухватиться рукой за подбородок, но тут же опустил руку и сжал губы так, что они вытянулись в ниточку. Подняв на секретаря свои большие горящие глаза, он произнес медленно, словно взвешивая каждое слово:
— Значит, вы у Гаврилэ Дрэгана просите помощи?! — Он почувствовал, как что-то обожгло его душу. — У меня? — Он пристыженно посмотрел на всех и задумчиво произнес: — Так-то оно так, но ведь… не та голова у меня. Я же понимаю… — Он замолчал, еще раз посмотрел на всех и, опустив голову, медленно направился к креслу примаря. Окинув всех сидящих взглядом, Дрэган тихо сказал: — Если так… товарищи, будьте уверены… Будьте уверены, я скорее умру, чем допущу какую-нибудь промашку! Я постараюсь сделать все, чтобы вам не было стыдно за меня. Я буду работать изо всех сил, пока вы не найдете более подходящую кандидатуру на это место.
В дальнем углу кабинета Дрэгана виднелось беличье лицо газетчика Трифу, который тоже был членом уездного комитета национально-демократического фронта. Как только речь зашла о том, что примарь издает свое первое постановление, которое следует распространить по городу, Трифу тут же уселся за пишущую машинку, чтобы показать, насколько он полезен в данной ситуации.
— Пиши, — сказал Алексе. — «От имени рабочего класса города…»
Продиктовав начало постановления, Алексе притянул к себе Дрэгана и велел ему продолжать. Дрэган покраснел. Растерянно посмотрев направо и налево, он быстро взял себя в руки и сказал:
— Ладно, я буду диктовать, товарищ секретарь.
— А знаешь, что нужно диктовать? — спросил Алексе.
— Знаю. Это я знаю по крайней мере уже лет десять! — ответил Дрэган. — Вот уже лет десять я слышу твои спокойные и разумные наставления… начинающиеся с «а ну, паря».
— Вот и отлично, дорогой мой.
Первое постановление новой власти, первое постановление в жизни Дрэгана обрело конкретную форму на бумаге, вложенной в пишущую машинку. В нем объявлялось о первых мерах, предпринимаемых им, примарем города.
Затем было решено отпечатать постановление о ценах. В тот же вечер группы рабочих и активистов должны были отправиться в город расклеивать текст постановления и зачитать его на собраниях граждан города. Предварительно были вызваны к примарю наиболее видные торговцы, которым сообщили содержание постановления и список новых цен.
Когда Трифу встал из-за пишущей машинки, лицо его сияло от радости. С Дрэганом он прощался так, будто они были старыми друзьями.
— Поздравляю, товарищ Дрэган. Жму руку. Я выпущу о вас специальный номер. — Трифу посмотрел Дрэгану прямо в глаза и даже хотел было фамильярно ударить его по плечу, но не осмелился. Однако все же поучительным тоном произнес: — Только имейте в виду — никакого заигрывания с классовым врагом!
Дрэган от этих слов вскинул брови. Он всегда недолюбливал этого газетчика, а теперь, когда на нем лежала такая большая ответственность, Дрэган стал относиться ко всему более внимательно и требовательно, без каких-либо скидок.
Ему некогда было отвечать, так как остальные члены комитета спешили отправиться прямо в уезд, чтобы провести решения в жизнь, и Дрэган, провожая их, заверил, что в городе будет полный порядок. Когда все разошлись, Дрэган, сурово сдвинув брови, задумался, осмотрел огромный кабинет, куда его поместили, и усилием воли подавил в себе желание ретироваться с этого поста. И Дрэган, Гаврилэ Дрэган, этот невысокого роста широкоплечий человек с крупным лицом, на котором выделялись чуть приплющенный нос и густые, широкие брови над живыми черными глазами, остался один в просторном, до половины стены обшитом дубовыми панелями кабинете.
Он неловко прошелся по нему, затем, привлеченный светом, направился к распахнутому настежь окну.
Площадь, меняющая свое освещение в зависимости от плывущих по небу туч, представляла собой грандиозную картину. Тысячи людей медленно расходились с площади. Три улочки, поднимавшиеся в сторону города, были чрезвычайно узкими и едва вмещали устремившиеся по ним людские потоки. Однако люди шли не спеша. На их просветленных лицах отражалась уверенность, что они передали все в хорошие руки.
Сюрреализм ранних юмористичных рассказов Стаса Колокольникова убедителен и непредсказуем. Насколько реален окружающий нас мир? Каждый рассказ – вопрос и ответ.
Что делать, если Лассо и ангел-хиппи по имени Мо зовут тебя с собой, чтобы переплыть через Пролив Китов и отправиться на Остров Поющих Кошек? Конечно, соглашаться! Так и поступила Сора, пустившись с двумя незнакомцами и своим мопсом Чак-Чаком в безумное приключение. Отправившись туда, где "розовый цвет не в почете", Сора начинает понимать, что мир вокруг нее – не то, чем кажется на первый взгляд. И она сама вовсе не та, за кого себя выдает… Все меняется, когда розовый единорог встает на дыбы, и бежать от правды уже некуда…
Первая часть из серии "Упадальщики". Большое сюрреалистическое приключение главной героини подано в гротескной форме, однако не лишено подлинного драматизма. История начинается с трагического периода, когда Ромуальде пришлось распрощаться с собственными иллюзиями. В это же время она потеряла единственного дорогого ей человека. «За каждым чудом может скрываться чья-то любовь», – говорил её отец. Познавшей чудо Ромуальде предстояло найти любовь. Содержит нецензурную брань.
Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…
Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).