Власть - [2]

Голос председателя задрожал, но лишь оттого, что горло сдавила духота. Он звучал надорванно, с какой-то странной интонацией, более уместной при объяснении законоположения, чем при чтении, приговора. Слова же, казалось, произносились не губами, а выходили прямо из-под красной судейской шапочки с кисточкой, означавшей для Дрэгана высшую степень юридической власти, обладающей в это мгновение правом решать, жить ему или нет, двигаться его большому энергичному телу или через двадцать четыре часа превратиться в тлен.

Что значит «обладать правом»?.. Никакого права у судьи не было, ибо не может существовать такое право, чтобы человек или группа людей решали, жить другому человеку или нет. Не могут существовать люди, которые создавали такой закон, по которому одни отнимают жизнь у других. Возможно ли такое, чтобы вот этот тип с низким надтреснутым голосом, в красной бархатной шапочке с кисточкой мог решить, жить ему, Гаврилэ Дрэгану, завтра или нет. Единственное, что существует, — это борьба. Та самая борьба, в ходе которой они его схватили, чтобы теперь расстрелять. Вот и все. Если бы в этой борьбе ему повезло, он добился бы, чтобы этих вот свергли. Все остальное — кривлянье и глупые выдумки. Никто не имеет и не может иметь права покушаться на жизнь другого человека, так как человек остается человеком. Все, что читает там этот тип, лишь пустые слова, самооправдание. Реальной остается только борьба. Борьба, о которой он, Дрэган, знает только одно: рано или поздно в этой столь сложной и увлекательной жизни он все равно победит. Не он, так его идеи, которые, даже если уже завтра его не будет на свете, победят непременно. Если бы у него не было такой непоколебимой убежденности, он не боролся бы. А этот суд — это просто торговля. Если бы Дрэган находился на свободе, разве с ним кто-нибудь стал торговаться? Что бы ни случилось, он все равно пошел бы до конца, все равно не отступился бы до тех пор, пока не перевернул существующее положение вверх дном… Это единственная истина. Остальное — болтовня… Суд?.. Какой это суд, если они хотят убить его?!

Ход мыслей резко прервался. Дрэган заставил себя не думать больше ни о чем. Он напрягся, мысли застопорились, он успокоился и снова услышал шум зала, всхлипывания женщин. Это навело его на мысль, что с ней можно заговорить. Не с ними, а с ней, с девушкой, которая заставляла его жить, будила в нем чувства, желания. Потом он подумал о второй женщине, сидящей рядом с девушкой, а затем снова вернулся мыслями к девушке.

Но вот она повернулась. Он увидел ее бледное, осунувшееся лицо, глубокие и ясные, глубокие и грустные, глубокие и вопрошающие, глубокие и недоумевающие глаза. Она застенчиво осмотрела его, словно приласкала взглядом. Дрэган от удовольствия даже зажмурился. У него были резкие черты лица, суровый взгляд. Он это хорошо знал. Ему нравилось быть таким… Вдруг, как по тревоге, он почувствовал, что надо открыть глаза, и едва успел поймать ее взгляд, когда она уже отводила глаза. Делала она это поспешно, так как ее потянула за платье вторая. Фигурки женщин выпрямились и застыли, как два черных каменных столбика.

Совершенно охрипший председатель произнес имя, а теперь должен был прозвучать приговор: за торговлю военным имуществом по одному месяцу тюрьмы и полное запрещение заниматься торговлей.

Они, эти два маленьких черных столбика, были похожи на сожженные деревца. Вдруг та, что была постарше, начала причитать, плакать, метаться, протестовать, в то время как другая старалась сдержать себя, стыдливо поглядывая в зал.

Привычный ко всему, председатель не обратил на них никакого внимания. Он перешел к следующему делу и произнес имя — Гаврилэ Дрэган. Сухим, профессиональным тоном он объявил, что суд отклоняет просьбу о кассации в приговор будет приведен в исполнение через сорок восемь часов.

Дрэган воспринял приговор спокойно. Ему захотелось лишь выругаться. Выругаться как следует, от всего сердца, и этим выразить всю свою ненависть. «Плевать я хотел на ваш суд! Схватили меня и хотят убить — вот и вся ваша правда! Пользуетесь случаем, что у меня нет оружия, а то я бы ответил вам!»

Но вдруг, когда он только что собрался начать говорить, его глаза встретились с глазами девушки, с этими большими и странными глазами. Эти глаза с дрожащими зрачками были фантастическими, в них он увидел столько боли!

А в это время причитания второй женщины становились все более душераздирающими:

— Месяц тюремного заключения, месяц тюремного заключения, месяц тюрьмы!

Дрэган смотрел прямо перед собой, в почти прозрачные глаза, и на душе его становилось все спокойнее.

«Ты же химера моей смерти, — мысленно сказал он ей, продолжая смотреть прямо перед собой. — Стараешься успокоить меня, сделать так, чтобы все для меня стало безразличным. Ты подбадриваешь меня перед тем, как мне уйти из этого мира, или хочешь заставить меня не думать о смерти. Да, ты химера моей смерти!»

Вдруг он необычайно отчетливо услышал:

— Он умрет, он умрет! — Это говорила она. — Он умрет… Он умрет завтра, а ты ревешь из-за месяца тюрьмы!

Дрэган почувствовал, как она падает ему на грудь, обнимает его, ощупывает своими тонкими пальцами его суровые морщины.