Власть без славы. В двух книгах - [120]

Кампания бурно развивалась, приближался день второго всенародного голосования, и Мэлон нисколько не раскаивался в своих действиях; богатые и привилегированные изливали на него в своих газетах потоки ненависти, а бедные и обездоленные выражали ему дружеские чувства и всячески превозносили его. Когда были опубликованы результаты референдума, Мэлон пришел в неистовый восторг. Победа! Всеобщая воинская повинность не будет введена в Австралии!

Однако внутренняя тревога не оставляла его. Что скажет Ватикан? Мэлон понимал, что если Ватикан станет вообще поддерживать какую-либо сторону в этой войне, то, конечно, он будет стоять за победу Германии; но тем не менее Мэлон знал, что многие его выступления противоречат политике Ватикана.

Во время затишья, наступившего после конца кампании, Мэлон ощутил в себе желание отступить, вернуться к своим планам и добиться политического влияния в союзе с Джоном Уэстом. Он стал обдумывать, с какой бы стороны подойти к этому загадочному маленькому человеку, обладающему властью, необходимой для осуществления планов архиепископа Мэлона.

Но судьба распорядилась по-своему. После провала референдума в лейбористской партии произошел раскол. Хьюз перешел к консерваторам с намерением сформировать правительство, которое поставило бы себе целью выиграть войну и провести в течение годичного срока еще один референдум по вопросу о воинской повинности. Борьба за самоуправление для Ирландии также продолжалась. Пока что Дэниелу Мэлону некуда было отступать: поражение сторонников воинской повинности еще больше разжигало их ненависть к архиепископу Мэлону; его уже подхватил и уносил с собою стремительный поток тех бурных лет.

Результаты референдума привели Джона Уэста в ярость. Зачем понадобилось Хьюзу вообще затевать этот референдум? Неужели он не мог сначала ввести воинскую повинность, а потом уж опрашивать народ?

Но однажды утром, месяца два спустя, его вывело из себя событие совсем другого рода. Он прочел в газетах о том, что Лу Дарби уехал в Америку на торговом судне.

Джон Уэст бушевал в своей конторе, тыча газетой в лицо Лэму, Фрэнку Лэмменсу и некоему Снежку Бэкону — человеку, который в прошлом году помог Уэсту забрать в свои руки сиднейский стадион.

— Он не будет выступать в Америке! Уж я об этом позабочусь. Он струсит и сбежит оттуда. Подумаешь, великий боксер! — кричал Джон Уэст.

— Я слышал, будто он обратился к импрессарио Тексу Рикарду. Этого Рикарда я хорошо знаю! Я ему напишу, — сказал Бэкон, высокий угловатый блондин лет сорока с небольшим; пожалуй, это был самый универсальный спортсмен во всей Австралии: он приобрел известность как боксер, борец, наездник, — словом, отличался во всех видах спорта. С таким же успехом он занимался и коммерческими предприятиями. Он заведовал стадионом Джона Уэста в Сиднее, он организовал матч Бернса против Джонсона, в свое время устроил несколько матчей для Дарби и сам исполнял должность судьи. Спорт был его богом — спорт, организованный коммерчески, но все же честный и справедливый. Однако у Бэкона были две черты, которые вряд ли могли способствовать успеху Дарби в Америке: он изо всех сил стремился угодить Джону Уэсту и был «ура-патриотом», принимавшим деятельное участие в вербовке новобранцев.

— Я напишу Тексу Рикарду, — повторил Бэкон. — Он меня послушает. Я могу сообщить ему, что Дарби увиливает от военной службы.

— Что ж, мысль неплохая! Я проучу этого негодяя. Я поговорю с одним человеком из федерального правительства — можно будет сделать так, чтобы наше правительство обратилось к американскому и потребовало запретить Дарби въезд в Америку, — сказал Джон Уэст.

— Если хотите, я сейчас позвоню в парламент, — предложил Лэмменс.

— Надо сделать так, чтоб он совсем не смог выступать в Америке, — сказал Лэм.

Когда Фрэнк Лэмменс кончил разговаривать по телефону, Джон Уэст сказал:

— Хотел бы я знать, кто замешан в отъезде Дарби. Ведь кто-то должен был ему помогать. — Он вдруг щелкнул пальцами. — Стойте! А ну-ка… Барни сейчас здесь?

— Здесь, — сказал Лэм.

— Пришлите его ко мне. И оставьте нас одних на минутку.

— Барни, вас зовет мистер Уэст, — сказал Лэмменс, выходя вместе с Лэмом и Бэконом из кабинета.

Барни, не говоря ни слова, направился в кабинет.

— Закрой дверь.

Барни кое-как прикрыл дверь — руки его не слушались, — потом остановился перед Уэстом, покручивая усы и переминаясь с ноги на ногу.

— Кому ты на днях звонил по телефону и спрашивал, когда отходит пароход? Какому-нибудь репортеру, а?

— Да, Джек. Одному своему приятелю.

— На этом пароходе Дарби отбыл в Америку, а?

— Не валяй дурака, Джек.

— А ты не ври! Это ты вбивал Дарби в голову всякие антивоенные идеи. И я уверен, что эта поездка в Америку не обошлась без твоего участия. Ладно, можешь не отвечать. После всего, что я для тебя сделал, ты за моей спиной устраиваешь такие штуки.

Барни густо покраснел, потеребил кончики усов, потом стал молча вертеть в пальцах часы и цепочку.

— Ты понимаешь, что Дарби хотел увильнуть от призыва? Вот почему он удрал в Америку.

— Да ведь его нельзя осуждать за это, Джек. Он — выдающийся боксер, а война оборвала его карьеру. Что ж тут плохого, если он хочет попытаться стать чемпионом мира, прежде чем идти на войну?