Власовцев в плен не брать - [26]

Турчин, наблюдая за работой миномётчиков, в какой-то момент с надеждой подумал: а может, власовцы уже ушли из окопов? Сконцентрировались за восточной стеной казармы и ждут конца обстрела, чтобы кинуться к лесу? Но если они всё же узнали, что там их ждут пулемёты… Тогда они никуда не пойдут, а будут умирать здесь, в окопах. Турчин представил, что сделал бы сам, окажись на их месте, и в который уж раз подумал о том, что у солдата на войне выбор невелик. Мелькнули перед глазами осунувшиеся лица стоявших у стены и штык Переборова. А ведь и он, Турчин, мог оказаться в той шеренге. Да и тут его хлипкая легенда может рассыпаться в любой момент. Мало ли какие документы и свидетельства могут оказаться на столе особиста в тот момент, когда он будет просматривать его личное дело. Сейчас, во время наступления, в плену окажется много разных людей. И из формирований РОНА, и из РОА, и из русского добровольческого полка «Десна», и из полицейских частей, и из самообороны[9]. И всех их будут допрашивать: где, когда и при каких обстоятельствах поступили на службу германской армии, в каких операциях участвовали и кто был командиром, инструктором, начальником штаба… И какой-нибудь дотошный и въедливый лейтенант из Смерша подберёт и потянет и его ниточку. Где-то ведь и она лежит. И, быть может, совсем неглубоко.

Что ж, подумал Турчин и снова потрогал рукоятку «парабеллума», нужно быть готовым принять и это. А пока надо взять казарму и КПП. И если выпадет выжить и в этой атаке, то неплохо было бы найти случай и переговорить с Курсантом. Воронцов не знает его легенды.

Но надо ли его, Воронцова, обременять ещё и этим? Не надо никому знать, что они были знакомы. Если начнут копаться в их прошлом, то ничего, кроме чёрного, там могут не увидеть. Вряд ли то прошлое, которое их в какой-то мере объединяет, нашло место в послужном списке самого командира гвардейской роты. Гвардии старшему лейтенанту Воронцову оно тоже ни к чему. Да и ему тоже. Турчина вдруг обожгла вот какая мысль: а вдруг гвардейцы по приказу своего ротного откроют огонь, когда остатки штрафного батальона выйдут на рубеж атаки? Или накроют их миномётным залпом. Что-то Курсант не очень обрадовался встрече с ним. А чему радоваться? И что значит – радоваться? Броситься обнимать штрафника? Нет, Курсант уже не мальчик, жизнь и войну успел посмотреть с разных сторон. И повёл себя он очень правильно.

За развитием событий Воронцов наблюдал в бинокль. Вот через головы штрафников ударили батальонные миномёты. Вот накрыло КПП вместе с пулемётом. Вот заработала ещё одна зенитная установка и тут же потонула в разрывах дивизионных пушек. Эрликон артиллеристы накрыли очень точно. Вот начали стрелять танки. Стреляют редко, тщательно выбирая цели. Экономят боекомплект. Вот Владимир Максимович поднял штрафников. Миновали линию проволочных заграждений. Из казармы начался огонь. Но правый поток уже достиг угла здания, захлестнул через окна. Взрывами ручных гранат вырвало забаррикадированную дверь. Всё, ворвались.

– Колобаев, – позвал Воронцов снайпера, – начинай.

Колобаев кивнул, медленно, как ящерица на утренних холодных камнях, выполз из ячейки и, приминая плечами и подбородком высокую траву, пополз к воронке, видневшейся впереди. Там, куда он полз, находилось боевое охранение с пулемётом.

Охранение обосновалось в этой воронке, потому что именно отсюда хорошо просматривался весь периметр, который занимала своей обороной Восьмая рота. Колобаев перелез через отвал, скатился вниз. В обжитой воронке шла уже своя жизнь.

– Ну что, Колобок, пришёл нас демаскировать? Хочешь, чтобы нам сюда мину закинули? – Лучников смотрел на снайпера с неприязнью. – Вали отсюда. Другую позицию найди.

Колобаев только усмехнулся. Он давно научился не обращать особого внимания на слова Лучникова. С некоторых пор отношения их не то чтобы разладились, Колобаев просто понял, на что способен Лучников, а на что нет.

Кроме Лучникова, дежурившего возле «максима», в просторной воронке, с боков подправленной сапёрными лопатами, находились ещё несколько человек. Пулемётный расчёт с сержантом и Сидор Сороковетов. Сидор, подложив под голову шинельную скатку, спал.

– А где ты видел лучшую позицию для снайпера, чем эта? – усмехнулся Колобаев и снял с прицела чехол.

Первый выстрел Колобаев сделал тут же. И сразу же повторил.

– Ну вот, – сказал он, – двоим эсэсовцам лабешка. – И, медленно убрав винтовку, сполз вниз.

– А ты знаешь, Клобок, кто эти эсэсовцы? – Лучников выглянул через бруствер и тоже пересел на ступеньку ниже. – Власовцы. Или каминцы. Тут их по-разному называют.

– Те, что в Чернавичской пуще за нами гонялись?

– Ну да.

– Полицейские, что ли? – спросил сержант. – Не похожи. Форма на них немецкая.

– Форма-то немецкая, а нашивки – РОНА. Русская освободительная народная армия. Наши освободители…

– Предатели, сучий потрох. Ну, недолго им там сидеть. – И сержант полез к брустверу. – Ни черта не видно. Миномёты накрыли. Казарма горит.

Колобаев снова занял свою позицию. Расчехлил прицел и сказал первому номеру пулемётного расчёта:

– Сержант, убери-ка голову.