Владыки «Железного Дракона» - [30]

Скагги опустил трубу и содрогнулся:

– Словно хозяин этих мест отправился со свитой на охоту.

Логистикатора вновь передернуло, когда он взглянул на ошейник, прикрепленный к поясу. В следующую секунду он швырнул ошейник на палубу. Скагги понял, кого местный лорд использовал в качестве гончих.

– Сражение с ними нам ничего не выиграет, – сообщил Брокрин команде, – только дополнительная трата боеприпасов и потеря времени. Пусть выживший сперва выздоровеет и все нам расскажет, а потом мы сможем вернуться и завалить бомбами их треклятые норы. С них причитается очень крупный долг отмщения.

Слова Брокрина заметно успокоили Скагги, на его остром лице в кои-то веки читалось почти счастье. Готрамм разделял его радость. Капер был не из тех, кто бежит от битвы, но ему не хотелось, чтобы произошедшая внизу потасовка повторилась с куда худшим соотношением сил.

Прежде чем Готрамм окончательно потерял плотоядную орду из виду, упыри заполонили остов корабля, провожая «Железный дракон» жутким воем. Броненосец набирал высоту, спеша присоединиться к фрегатам, что ждали над Чревом ящера возвращения собратьев.

Глава 5

Над многовековыми холмами Сумрачной дали тянулся до самых небес огромный каменный пик. Он появился не в результате естественных природных процессов, таких как движение плит или эрозия: шпиль был сотворен благодаря чародейству, сильному и древнему. Наичернейшая магия придала пику его форму: неприступно острый, он возвышался на тысячи футов, и его сверкающие скалистые склоны закручивались в спираль. Гору подняли из недр земли, чтобы она служила цитаделью зла, и она стояла как памятник, сохранившийся с эры тьмы, когда царство Хамона крепко держала когтистая хватка Хаоса. Сапфировый дворец – так ее называли адепты тайных знаний и нечестивого чернокнижия, которые одни только позволяли взору смертных познать величие горы и открывали доступ в ее мрачное нутро.

У самой вершины бастиона, глубоко внутри за толщей камня скрывалась сеть пещер – святилище, что на протяжении столетий было пристанищем самых злых чародеев. Служило оно дьявольским логовом и поныне.

В десяти углах просторной пещеры висели крупные светильники, озарявшие святилище мистическим светом, который отражался от вырезанных на полу магических символов. В центре девяти концентрических кругов, в окружении девяти черных, слепленных из жировоска свечей стояла бесформенная фигура в темной мантии.

Кхорам закатал рукав и надавил кинжалом на мутировавшую руку. Гомункул боязливо запищал что-то ему в ухо, но чародей начал углублять рану. Слой за слоем отделялась скользкая плоть, сочась полупрозрачной субстанцией, скорее походившей на демонический гной, нежели на кровь простых смертных. От боли, что бросала в дрожь все тело, Кхорам заскрежетал зубами и плотно зажмурил глаза.

– Боль? – почти прорычал он гомункулу. – Что есть боль против яда всех тех желаний в моем разуме? Против их воя? Все мои мысли сводятся к одному неотступному стремлению.

Сквернавник, приблизившись клювом к самой шее колдуна, защебетал слова предупреждения.

– Нечего бояться, заверил Кхорам, – даже сама мысль о том, чтобы воспротивиться моему плану, невозможна. Есть материи, понимать которые небезопасно. Одного повиновения будет достаточно.

Рана на руке запульсировала. Тело Кхорама сотрясли толчки, словно его било электрическим током. Кхорам открыл глаза и опустил взгляд на рану: сквозь обжигающую боль он поймал отголосок нового ощущения. Чародей сконцентрировал все внимание, направил все свое существо навстречу тому, что пульсировало внутри, и усилием воли пригласил его выйти. Оно медленно толкалось наружу сквозь пучки сухожилий и нервов, сквозь кровеносные сосуды, плоть и жир. Дюйм за дюймом нечто пробивалось сквозь мясо на свет, пока наконец не предстало перед взором Кхорама.

Стекла свернувшаяся раневая кровь, отвергнутая тем, что появилось из руки колдуна. Блестящая поверхность возникшего предмета отражала свет настенных магических факелов, отчего каменный потолок превратился в радугу цветов и теней. И в каждой светлой полосе раздавался мистический звон, что испускал зеркальный глянец.

Кхораму уже доводилось слышать этот звук, однако привыкнуть к нему было непросто. Он напоминал звон бьющегося стекла, кроме того, сам предмет в его руке походил на стекло. То был осколок зеркала, на котором лежали чары такие могущественные, что по сравнению с ним Шар Зобраса выглядел детской игрушкой. Столь великим было сие сокровище, что Кхораму казалось недостаточным держать его при себе – лишь в себе. Осколок являл собой фрагмент самой реальности, окно между мирами, сквозь которое чародей мог связаться со своим покровителем напрямую. Пока он владел осколком, никто не был способен соперничать с ним в темных искусствах.

Осколок отбрасывал блики на лицо Кхорама и, казалось, пульсировал слабым свечением. Скорее даже не свечением, но силой, пагубными энергиями, которые высвобождала связь между владениями Хамона и владениями Хаоса. Кхорам не осмеливался отвести от осколка взгляд, но по предыдущему опыту он знал, как эти энергии изменяют окружающее пространство. Цельный камень обращался в плотный туман, серый гранит взрывался одеяниями из цветной шерсти, насекомые превращались в грузных отвратительных чудовищ лишь ради того, чтобы затем снова уменьшиться до пятен слизи на полу. Но обереги и оккультные символы надежно сдерживали энергии Хаоса внутри пещеры, куда поместил их Кхорам. Не стоило позволять им распространяться по Сапфировому дворцу, необузданная магия легко превратит крепость Тамузза в столб пепла или дикие джунгли цветков лотоса.