Но вы же меня знаете, не так ли? Вся Мейна… ну, пусть не вся, но Юго-западный сектор, знает: то, что говорит Князь — документ. Непререкаемая истина. Поэтому все же постарайтесь поверить, друзья мои, хоть история эта и звучит довольно неправдоподобно. Истина, знаете ли, иногда чуднее любого вымысла, не я первый это сказал… Да, Ци, дитя мое?
Ну так вот, начнем с того, как я туда прилетел, к себе на родину.
Цивилизованный мир, господа, преестественный барр-рдак. Редкостный идиотизм, и что особенно забавно, называется это порядком и законом. Закон и порядок, не угодно ли? Ну да. Выпендреж и ломание, никак не более.
Сначала меня затормозили на таможне. Какие-то задрыги жизни в штанах с лампасами все в моих крыльях вверх дном перевернули, лазали во все углы всякими детекторами или там датчиками, как это у них зовется — вели себя, как стадо дорвавшихся обезьян, а я должен был это терпеть. Вежливый грабеж! Нет, обращались они корректно, "пожалуйте сюда, ваша светлость" да "позвольте взглянуть, ваша светлость", но конфисковали блок лаконских сигарет — смешно, право — штурмовой бластер, батареи к нему и пылесос. Говоря при этом:
— Вы должны нас извинить, ваша светлость, но наркотики, тяжелое оружие и приспособления для сексуальных извращений к ввозу на Шию запрещены.
— Вот как? — говорю, — Очень любопытно. А не расскажете ли вы мне, любезный, как можно извратиться с пылесосом? У меня в сем направлении скудная фантазия.
Но этот сумасшедший в лампасах ухмыльнулся и говорит:
— Если вы, ваша светлость, к вашей чести не знаете об этом, то вам, вероятно, и ни к чему.
Ладно, думаю. Ваши местные забавы мне, действительно, ни к чему. И вы, господин хороший, теперь сможете на просторе забавляться с моим пылесосом сами, как вам любо. Я же со всяким быдлом по пустяшным поводам в пререкания не вступаю и объясняться не намерен. Обкуритесь, застрелитесь и упылесосьтесь в доску, думая при этом любую чушь — я препятствовать не могу.
После того, как меня выпустили эти пристукнутые, я был изрядно зол, но счел, что уже свободен. Что теперь-то от меня отстанут. Документы у меня в шикарном порядке, ни с кем не спорю, законопослушен до офонарения, заранее согласен с любой блажью… Только оказалось, что цивилизованному миру этого мало.
У них там нарисовался еще и санитарный контроль.
И эти горе-медики меня два часа мурыжили в какой-то штуке, вроде барокамеры, утыкали всего электродами на липучках. Изучали, будто я, пардон, разумный помидор, а они такой впервые видят. Потом выпустили и заставили заполнить анкету из трехсот вопросов. Не могу себе представить, господа, какой звезданутый их придумывал, но, придумывая, он, полагаю, основательно поразвлекался. Меня больше всего очаровали два: "Любите ли вы запах зеленых чернил?" и "Снится ли вам металлическая посуда?".
Потом компьютер выдал распечатку результата, и там значилось, что моя прабабка, возможно, страдала мигренями, но это, как будто, мой единственный серьезный недостаток. И на том они меня все-таки выпустили.
Мои те крылья, где обмотка у генератора была пробита, помните? — поставили в шикарный ангар в столичном космопорте. Я в приступе законопослушности дернулся немедленно заплатить наличными, но холуй в белом мундире объявил, что и так давно заплачено. И еще — пока меня все эти так называемые наземные службы доводили до белого каления, кто-то дал моим, видите ли, преданным слугам и вассалам телеграмму, что князь, мол, прибыл — так что, когда вся эта утомительная хрень закончилась, меня уже ждали.
Признаться, я думал, что за мной на лимузине приедут, как обычно показывают в кино. Но прилетела авиетка в моих гербах, изящная игрушка баснословной цены. Когда я ее увидал, сообразил, что мне и вправду придется лететь на остров, господа, на милый остров с чудным названием — остров Добрых Детей. Ах, тогда сердце мое замерло от восхищения — ибо я осознал до конца сей факт и проникся.
Всем известно: каждый шиянин мечтает жить на острове, засыпать и слышать, как шумит прибой за окнами. Блаженнейшая мечта, господа. Меня всю жизнь тянуло к воде; милейший Тама-Нго верно сказал, что море у меня в крови — очень хотелось всегда хоть суррогатов, хоть чего-нибудь похожего. Я даже смонтировал у себя в каюте стену с прелестной движущейся голограммой: берег океана, прибой, позеленевшие камни, брызги разбивающихся валов, да… Поэтому я просто поражался про себя, что мои родители никогда не распространялись об острове Добрых Детей. Хотя, наша линия в роду всегда была самая бедная, а ветвей на нашем родословном древе немеряно — так что с чего бы бедным родственникам трепаться о невероятных и недостижимых богатствах… Папенька у меня отличный был, храбрый и гордый, никогда в чужих карманах денег не считал, но кое-что о предках рассказывал, бывало. И при всем этом на родовую легенду о замке на острове всего разок и намекнул, когда ваш покорный слуга еще пешком под стол ходил. Про Владыку Океана, верного вассала Морского Дьявола. Но маменька тогда сразу на него зашикала, мол Эрик, тише-тише, Эльм еще маленький — и папенька мне пообещал, что остальное доскажет после. А после не успел, разбился на Серпенте, на посадке, как вам известно.
