Владукас - [83]

Взбодренный этим происшествием, я снова вышел на дорогу и, чеканя по пыли голыми пятками, запел песню, которую знал еще с детства:

Бей, винтовка,

Метко, ловко,

Без пощады по врагу!

Я тебе, моя винтовка,

Острой саблей помогу…

А вот и озеро Рекивос! Словно громадное зеркало, оно отражало черные бараки концлагеря с колючей проволокой и сине-голубое небо с мирно плывущими облаками.

Возле чахлого кустика я сбросил с плеч свою нетяжелую ношу, быстро снял рубашку, штаны и, измерив взглядом голубизну озера, осторожно влез в воду, где отражалась колючая проволока, и вдруг, забыв все на свете, с размаху шлепнулся о сверкающее «зеркало», разбивая его вдребезги. Холодная вода наполнила тело блаженством. Громко отфыркиваясь, я поплыл звонкими саженками к «сине-голубому небу». Прозрачная вода кипела вокруг моего загоревшего тела и поднималась алмазными фонтанчиками ослепительных брызг. По лицу скользили солнечные зайчики. Я счастливо улыбался плывущим впереди облакам…

А вечером, когда все возвратились с работы, я встретился с мамой, отдал ей гостинец бабушки Кужелис и рассказал о своем путешествии в Шяуляй.

— Горе ты мое луковое!.. Всегда с тобой что-нибудь да приключится, — ласково сказала мне мама, когда я закончил рассказ. На тревожном лице ее блестели слезы. Как всегда, она достала из кармана носовой платочек и вытерла их.

Глава седьмая Освобождение

1

Близился час освобождения Литвы.

В северо-западном направлении, на Паневежис и Шяуляй, двигались войска 1-го Прибалтийского фронта: 6-я, 43-я и 39-я гвардейские армии. Подавляя на своем пути сопротивление оккупантов, они заняли сильно укрепленный пункт Дрисвяты, а 10 июля — важный магистральный узел Утену, перерезав таким образом магистраль Даугавпилс — Вильнюс. Это, в свою очередь, обеспечило наступление войскам 3-го Белорусского фронта и дало им возможность 13 июля освободить столицу Литвы — Вильнюс. Красная Армия вступила на литовскую землю. Долгожданный час нашего освобождения пробил!

Разгорелись крупные сражения, которые вошли в историю Великой Отечественной войны под названием «Шяуляйская наступательная операция». Они длились полтора месяца — со второй половины июля и почти весь август. В ходе их 22 июля были освобождены Купишкис и Паневежис. А вечером 27 июля 3-й гвардейский механизированный корпус вместе с 51-й армией после ожесточенных боев вошли в Шяуляй. В ту ночь Москва салютовала в честь этой победы 24 орудийными залпами.

Отличившейся в боях 7-й Краснознаменной механизированной бригаде 3-го Сталинградского механизированного корпуса было присвоено звание Шяуляйской.

Но с освобождением Шяуляя наступательная операция не закончилась. Захватив этот город, Советская Армия вышла к подступам Восточной Пруссии и Рижского побережья, перерезав основные сухопутные коммуникации группы армий «Север», действующей в Прибалтике. Поэтому фашисты неоднократно пытались контратаковать, стремясь занять город обратно. В результате бои за Шяуляй продолжались почти весь август.

Бачунайские каторжные торфяники, где находился наш концлагерь, неожиданно попали в прифронтовую полосу. Однако приказа об эвакуации заключенные не получили. Их по-прежнему гоняли на работу. Мы же, ребятишки, прятались на чердаке пятого барака, где было наше постоянное сборище. Но однажды к нам залез незнакомый полицейский, каждого внимательно прощупал глазами и остановился на мне:

— Ты Вова Сидоров? — спросил он, тыча в меня указательным пальцем.

Я обомлел: так я назвался только фашистскому офицеру, который вербовал меня в военную школу. Видимо, он выследил меня при помощи какого-то полицейского. Что делать?

— Нет, я не Вова Сидоров — я Владукас Котиков. Если не верите, то можете спросить у ребят. Могу и «Аусвайс» показать, — ответил я, сдерживая паническую дрожь.

Полицейский улыбнулся:

— Вот ты-то мне и нужен! А ну, слезай с чердака!.. А вы, — обратился он к остальным ребятам, — чтобы завтра же явились на работу…

Я слез с чердака, считая себя обреченным. Полицейский отвел меня в сторону и, кивнув мне головой, сказал:

— Привет от Кужелисов!

Я не верил своим ушам: привет от них мне мог передать только друг.

— Значит, вы не полицейский? — спросил я.

— Значит, нет, — ответил он. — Павилас Стасевич просил разыскать тебя или твою маму — женщину с синими веснушками — и передать, чтобы вы немедленно покинули лагерь и бежали в лесные болота. Немцы собираются расстрелять всех заключенных вашего лагеря, а трупы сжечь, чтобы не осталось никаких следов. Передай это всем, кому можно. Понял? А теперь прощай. Мне нельзя здесь долго задерживаться…

И он ушел, оставив меня одного в смятении и страхе.

А вечером, когда мама пришла с работы, я передал ей этот разговор с незнакомым «полицейским». Его слова вскоре подтвердились: к лагерю подвозились какие-то бочки. Появилась немецкая охрана, заменив литовскую полицию. Расставлялись пулеметы на каждой тропинке, ведущей в лес. В лагере росло беспокойство. Теперь уже многие знали, что нас не будут эвакуировать — расстреляют в торфяных карьерах, а трупы обольют керосином и сожгут. Мы оказались в смертельной западне. Географическое положение лагеря было таково, что немцы даже предположить не смогли, что кто-то может сбежать из него: кругом вода и непроходимые болота, а дорогой все простреливались.