Владукас - [60]

Несколько минут колесо вертелось в зловещем, тяжелом молчании, отбивая на цементном полу ритмичные шаги. Потом все вдруг заговорили, повеселели, начали перебрасываться шутками, приправленными солеными словечками. Передо мной как бы раскручивалась кинематографическая лента с изображением преступного мира, который с каждым новым кругом все больше открывался мне. Из разговора и реплик я вскоре узнал, кого как зовут, кто за что посажен и какой привилегией пользуется среди заключенных. Бледнолицего старосту звали Навицкас. Он сидел по одному делу с толстяком за изнасилование какой-то важной дамы. Никогда бы в жизни не подумал, что староста был способен на такое преступление. У него благородное, умное лицо, голубые глаза, культурные манеры, как у аристократа. При галстучке. Да и по годам он уже не молоденький: наверное, за тридцать перевалило. На голове залысина. Как по возрасту, так и по своему внешнему виду ему совершенно не пристало быть в одной компании с малолетними преступниками. И вот тебе на!..

Но каково же было мое удивление, когда я увидел, как этот «благородный аристократ» со светлыми голубыми глазами и дряблыми мешками под ними вдруг по-разбойничьи свистнул и коршуном заскочил на спину впереди идущего парня, который, нисколько не возмутившись, безропотно понес его по кругу. Поджав ноги, Навицкас крепко ухватился за свою жертву. Глаза его дико и весело сверкали. Длинные, тонкие пальцы, точно когти, впились в чужое тело. А болтавшиеся внизу фалды синего пальто довершали его сходство с хищной птицей. То же самое он вскоре проделал и с другим заключенным, который оказался настолько хрупким и тщедушным, что не выдержал грузного веса и плюхнулся на пол, за что получил в награду от Навицкаса здоровый пинок под зад. Внешний вид старосты никак не гармонировал с его поведением и дурными шутками.

Не гармонировал с ним и его толстомордый друг, которого звали Вилисом. Этот не блистал умом, к неприличным выходкам его принуждал староста. Внешне он выглядел как настоящий бандит. Грубая сила — единственное его преимущество перед другими заключенными, однако он, как и все безвольные силачи-добряки, не умел пользоваться этим преимуществом, предоставляя это Навицкасу.

К этим двум друзьям, державшим в повиновении всю камеру, примыкала еще одна непростая личность по имени Костас. Маленький, худенький, чрезвычайно деловой литовчик, возраст которого просто невозможно определить: то ли он на самом деле уже в годах, то ли старался держать себя старше своих лет. Я никогда не видел его ни смеющимся, ни улыбающимся. Выражение лица всегда серьезное, брови нахмурены. Костас пользовался покровительством у старосты, благодаря тому, что часто получал с воли передачки с продуктами, которыми делился с ним и с Вилисом. В результате у них образовалась тройственная коммуна, хозяйственной частью которой заведовал Костас, а идейным руководителем ее был Навицкас. Костас попал в тюрьму за какие-то махинации при строительстве собственного дома в Шяуляе.

Остальные преступники не представляли для меня ярких личностей. Большинство из них посажено за мелкое воровство или хулиганство, не поощряемое нацистскими властями.

Вот шагает впереди меня, переваливаясь с боку на бок, как утка, деревенский крепыш лет восемнадцати в стеганой шерстяной куртке, подпоясанной веревочкой. Он пышет здоровьем, весельем и неуемной энергией. Даже сзади видны его пухлые красные щеки, что называется кровь с молоком. А повернется — сверкают смеющиеся, с лукавинкой, серые глаза. Он попал в тюрьму, можно сказать, по дурости. Поспорил с друзьями на бутылку водки, что снимет на ходу колесо с любой телеги, и — подумать только! — умудрился снять колесо с подводы, на которой ехал пьяный полицейский, за что получил год тюремного заключения.

А вот еще один заключенный, тоже литовец. У него узкий лоб, острый недоразвитый нос, легкомысленно приподнятый кверху, и маленькие круглые глазки, шныряющие по сторонам, как мыши. Он шагает, высоко задирая длинные сухие ноги, словно перепрыгивая через лужи. Сутулый, неловкий, грязный, обросший. Маленькая головка втянута в узкие плечи почти до самых ушей. По истлевшей вонючей одежде его ползают белые вши. Но он тоже, как и все, не унывает: что-то бормочет про себя, чему-то своему улыбается, смешно морща круглый нос, похожий на морковку. Сразу видно, что это сумасшедший. Однако тайная немецкая полиция заподозрила в нем идейного противника и за какую-то болтовню арестовала.

Был в этой арестантской компании и один не то украинец, не то цыган, худой и черный. На нем в тон угольно-черная, залоснившаяся рабочая спецовка-комбинезон. Его посадили в тюрьму за то, что похож на еврея.

И, наконец, еще одна незаметная, но довольно примечательная личность — Борис. Я и он были единственными русскими в камере. Ему лет двадцать. Блондин. Глаза голубые и глубокие, как омуты в дятьковском озере, и под одним из них — огромный синяк. Литовского языка он не знает, поэтому ни с кем не разговаривает. Со мной тоже. Только насвистывает разнообразные русские мелодии.

Вот в основном и все тюремные типы, с которыми мне удалось познакомиться во время утренней прогулки.