Владимирские Мономахи - [167]

Если бы был на свете Масеич, то он, быть может, теперь сказал бы свое слово, веское и решающее. Быть может, он и признался бы, за что после смерти старого барина и после свадьбы молодого барина он получил такие большие деньги в награду. За одну службу верную Аниките Ильичу Масеич никогда бы не получил такого куша. Очевидное дело, что ему тоже рот замазывали, однако не замазали. Масеич, никогда никого не называя, все-таки всегда сказывал, что кончина его барина странная. А кто, что и как? — он отмалчивался. Сын Масеича и внук поневоле теперь подтверждали это.

Однако Олимпий Дмитриевич недолго смущался. Михалис успокоил его и надоумил. Заявление Сусанны Юрьевны было как нельзя более кстати в помощь той затее, которая была теперь у них. Михалис в нескольких словах объяснил Олимпию, как они должны радоваться всему, что произошло, и как теперь должно действовать.

Брак Аркадия Дмитриевича стал совершенно невозможен, пока отец молодой девушки находится в подозрении, как убийца их деда. С другой стороны, Змглод попал окончательно в западню, находится в их руках.

Михалис взялся за все. Однажды, среди дня, он явился в домик Змглода и пожелал видеться с ним. Денис Иванович, вылежавший дня три или четыре в постели, был снова в своем кресле, хотя боли в ногах были сильнее, чем когда-либо.

Узнав о приезде Михалиса, Змглод, конечно, тотчас же сообразил, в чем дело. Он слегка изменился в лице и стал еще сумрачнее, но лицо его выказывало твердую решимость.

— Я к вам от барина Олимпия Дмитриевича, — сказал Михалис, садясь, — по важному делу, которое вас несколько удивит…

— Не думаю, чтобы удивило, потому что я знаю, в чем дело, — отозвался Змглод сурово. — Вы насчет того пожаловали, чтобы спросить у меня, убийца ли я Аникиты Ильича?

— Да. Простите… Но вы сами…

— За глупое дело взялись вы, — прервал старик. — Если я не убийца, то чужого преступления на себя брать не стану, выдумывать и клепать на себя не буду, как делает Сусанна Юрьевна. А если я действительно повинен в смерти Аникиты Ильича, то, двадцать пять лет промолчавши, не сознавшись, неужели я теперь сознаюсь? А доказательств никаких нет! Что я женился на Алле, якобы бывшей уже любовницей Аникиты Ильича, — это высокские дурацкие выдумки! А если немец в своем письме правду рассказывает, что якобы старый барин был задушен в постели, то разве это значит, что я его душил? Рассуждение, что по винтушке могли ночью пробраться к Аниките Ильичу только Масеич да я, а что всякого другого рунты бы остановили, — опять выдумки! В те времена всякий, кто знал пропускное слово, входил к Аниките Ильичу, когда хотел. И кто бывал у него по ночам — никому неизвестно! Может быть, его и вправду задушили. И вернее всего, что задушила-то женщина. Как бы он бодр ни был, а все же ему было много годов. Иная здоровая баба со зла, за насилие могла бы и двух таких стариков придушить. Вот все что я могу вам сказать! Я до сих пор молчал, потому что незачем мне было отвечать на всякую болтовню. А теперь, коль скоро вы приходите от молодого барина, который тоже будто бы хочет меня подозревать, то я вам и говорю. Передайте ему все то, что я сказал.

— Стало быть, вы, Денис Иванович, — спросил Михалис ехидно, — положительно можете Богом поклясться, поцеловать крест и евангелие, что вы в этом темном деле не участник?..

Лицо Змглода как-то передернуло, он собрался заговорить, но запнулся и затем не сразу, но ответил вопросом:

— Кто же это будет заставлять меня клясться и целовать крест и евангелие?

— Судьи, власти! — сказал Михалис сухо. — Олимпий Дмитриевич так дела этого оставить не может и не хочет. Стало быть, в Высоксу придет временное отделение, как было после убийства князя Никаева. И, конечно, суд займется делом, будет все расследовать. А виновных только и есть что двое — вы да Сусанна Юрьевна. К тому же она сама во всем сознается, стало быть, с ней и путаться суду нечего. Остаетесь вы один.

— Ну, что же? — глухо отозвался старик. — Как угодно Олимпию Дмитриевичу! Воспретить себя подозревать и судить я не могу. Я не знаю поэтому, зачем собственно он вас ко мне и посылал. Дать знать в губернию о том, что оказалось в Высоксе, и наместник сам вышлет кучу крючков и ябедников. Коли нравится Олимпию Дмитриевичу, чтобы в Высоксе опять была волокита, тем хуже для него! Мне же от этого худа никакого не будет. Вот все. Так и ответьте! И незачем ему было вас ко мне засылать.

— Я не все сказал, Денис Иванович! — начал Михалис более тихим голосом, как бы несколько стесняясь и не решаясь начать говорить. — Олимпий Дмитриевич приказал спросить у вас, желательно ли бы вам было, чтобы это дело не начиналось, чтобы он не только не стал вашим обвинителем, а стал бы порукой за вас? Желаете ли вы, чтобы в случае чего, если власти сами сюда нагрянут вследствие слухов… желаете ли вы, чтобы Олимпий Дмитриевич прямо чиновников одарил, чтобы они ничего не зачинали, а отправились восвояси? Желаете ли вы быть под судом или совсем не быть… спокойно жить-поживать, как и до сих пор?

Змглод пристально уперся в глаза Михалиса, долго глядел на него и, наконец, произнес: