Владимирские Мономахи - [166]

То, что случилось тому назад без малого двадцать пять лет в этих барских хоромах, вдруг всплыло и каким-то страшилищем явилось в дом.

— Страшное дело! Страшное дело! — повторяли все так, как если бы старый барин Аникита Ильич был умерщвлен в это самое утро.

Прошли целые сутки, а все еще ходили, как в чаду, и все от мала до велика, от двух Басановых до дворовых людей, смутно сознавали и будто сами себе внутренне говорили:

«И зачем было ей?.. Какая же польза?..»

Олимпий был глубоко возмущен двумя поклепами на его отца… Если был кто-либо на свете для молодого человека когда-либо дорог, то это был для него отец. И он даже к памяти отца относился с особым чувством, чуждым его натуре.

А тетка обвинила его отца при всех и в том, что он якобы был ее любовником, состоя уже женихом, и вдобавок в соучастии в гнусном преступлении.

— Ах, дьявол баба! — восклицал Олимпий.

И более суток просидел он у себя, не принимая и не видя никого.

Аркадий, не только смущенный, но совершенно пораженный, чуть не слег в постель от потрясения. Он тотчас сообразил, какие последствия будет иметь дикое заявление тетки на его личную судьбу, на его счастье.

Отца его возлюбленной, полу невесты, обвиняют в убийстве его же деда… А пока все это распутается да разрешится благополучно, что времени утечет! Да и неизвестно, как все это еще кончится. Поговорят и бросят или будет в действительности суд и расследование.

И Аркадий был в полном отчаянии. Целый день пролежал он у себя на диване, запершись, не видя никого, как и брат. Десятки разов собирался он вскочить и ехать к Денису Ивановичу и заговорить с ним…

О чем! Спрашивать, убийца ли он его деда?

Аркадий понимал, что это был бы бессмысленный поступок и обидный для старика. Что ж делать?..

Между тем Иван Змглод тоже не шел к нему… Он ушел домой после завтрака и пропал.

Но не мудрено было Аркадию потеряться, когда и Олимпий не знал, что делать. Когда он вышел от себя, все окружающие — и свои, и гости — стали сбивать его еще более столку своими советами и увещеваниями, совершенно противоречивыми. Одни убеждали немедленно начать дело, не оставлять преступления, хотя и давнишнего, безнаказанным. Другие убеждали, что поднимать дело ни к чему не приведет, кроме глупой огласки.

Доказательств преступления и тогда не было, а теперь, конечно, еще мудренее найти улику. Помимо тогдашнего крайнего смущения и даже болезни Змглода, не было против него никакой улики.

Конечно, не мало изумляло всех, что из дома Дениса Ивановича нет ни слуху, ни духу: он вовсе не хочет оправдываться, только отмалчивается! Однако те, кто знали его поближе, любили и уважали, объясняли это молчание его самолюбием и гордостью.

— Зачем безвинному человеку, — говорили некоторые, — себя оправдывать? Пускай суд приезжает и разбирает!

Письмо немца-доктора, которое сначала показалось очень веским доказательством преступления, теперь разбирали и понимали совершенно иначе. Говорили, что немец просто хотел выманить крупную сумму денег от нового владельца Высоксы Дмитрия Андреевича.

А если Басман-Басанов, только что женившийся, откупился, заплатил требуемое, то это деяние совершенно простое, естественное. Молодому Басанову не хотелось, чтобы первые дни его брака были омрачены соблазнительными толками и приездом суда в Высоксу. По доносу доктора, хотя и клеветническому, конечно, немедленно сочли бы долгом отправить в Высоксу волокиту.

XXV

Через три дня дело сразу повернулось иначе. Высокса решила: обстоятельство, что Сусанна Юрьевна, обвиняя Змглода и Дмитрия Андреевича, обвиняет и самое себя, требуя суда и над собой, собственно ничего не доказывает! После нечаянной погибели Гончего Сусанна Юрьевна слишком горевала, и, может быть, это отразилось и на ее разуме.

Это предположение, которое явилось у кого-то из гостей, менее чем в сутки стало искренним убеждением всей Высоксы.

— Сусанна Юрьевна спятила. Сумасшедшая! Вот и все объяснение.

Предположение это казалось так естественно, что никто ни на минуту не усомнился в его правдивости.

Наконец, стоило теперь только поглядеть пристально на барышню, которая еще недавно была красива, несмотря на свои годы, стоило только внимательно приглядеться к ее глазам, прислушаться, что она делает и как ведет себя по ночам, бродя по своим горницам и разговаривая сама с собой… И все это явно доказывает, что она «не в себе».

И через три дня после переполоха и заявления барышни вся Высокса снова успокоилась. Разгадка всего была найдена… Барышня сошла с ума! Пройдет еще месяц, два, и она будет на стены лезть, кусаться начнет и не такое еще что выдумает да скажет. Недаром она сказывала, что Анька никогда не сгорал, что не нынче-завтра он приедет в Высоксу. Если оно так, чего же она убивается, чего же она исхудала и на мертвеца стала похожа? Понятное дело — умалишенная!

Между тем в то самое время, когда Высокса успокоилась, порешив, что все — выдумки сумасшедшей барышни, старики напоминали всем, что когда-то Высокса почла смерть старого барина загадочною. Многие тогда крепко верили, что он помер не своею смертью. Признание Сусанны Юрьевны не есть открытие новое и нежданное, а есть только подтверждение давнишнего тайного убеждения всей Высоксы.