Владимир Высоцкий. Сочинения в 2-х томах - [161]

— Я вас не знаю, — говорил он, — но дело общее. Поэтому надо условиться, чтобы не болтать вразнобой. Предупреждаю, что сейчас будет самум, может быть — даже цунами. Будет стучать кулаком, кричать: «Не позволю!», «Не время!», «Это риск!» А я считаю, что нечего ждать. Скафандр доведен, я уверен!

— Я тоже, — ответил Алексей. — И мы его дожмем. Только — спокойно. Дайте ему сказать — все, что он хочет. Не перебивайте. Пусть выплеснется. А потом мы по гвоздику: вы, я, вы, я. А на конец я припас для него подарочек. И он не сможет отвертеться.

— Что именно? — оживился Николай.

— Увидите.

— Слушай, давай на ты! Я так не умею, — предложил Николай.

— Надо бы выпить на брудершафт, но это потом. А пока — я согласен. Ты только, Коля, спокойно! Ладно?

— Попробую, — пообещал Николай.

Зазвенел звонок, и секретарша нырнула в кабинет.

Борисенко сидел за громадным столом с вентилятором и что-то просматривал. Какие-то листки. Это был лысый дородный человек в широких брюках с отворотами, какие не носят уже лет пятнадцать.

— Ну! Что они там? — спросил он секретаршу.

Та пожала плечами и ответила:

— Шепчутся.

— Ладно, давай зови. — Он как будто даже принял боевую стойку.

Девушка вышла.

— Вы можете зайти, — улыбнулась она молодым людям.

— Как он там? — спросил Николай.

— Ждет, — кратко ответила секретарша и застучала на машинке.

— Если меня занесет — кашляни, — попросил Николай.

— А если меня — чихни.

— Ладно, с богом! Девушка, сделайте так, чтобы никто не влезал, пока мы там, а? — сказал Николай.

— Хорошо. Идите, идите, а то он еще передумает. — Девушка распахнула перед ним дверь.

Они вошли и хором сказали:

— Здрасте!

Борисенко усадил их и бросился в атаку. Он всегда начинал первый, чтобы расставить точки над i. Он вообще был против обороны и предпочитал наступление.

— Ну, так, — сказал он и продолжал с легким украинским акцентом: — Работа сырая, я не допущу риска. И что вы меня подгоняете! Жизнь человека — это есть человеческая жизнь. Я не хочу гробить испытателей! Это же ж семьдесят километров! Почти вакуум. Хоть малюсенькая пробоина, хоть в волос, — и это конец. Да что я вам объясняю, как маленьким! Сами всё понимаете, и все равно: «Давай! Давай!» — Он остановился, ожидая возражений.

Николай было открыл рот, но послышалось легкое покашливание.

Тогда Борисенко, ободренный молчанием, разошелся:

— Каждый, так его и так, — Королев! А наука не терпит выскочек. Наука — это наука, а эксперимент — это эксперимент, и этого эксперимента — не будет!

Ответом ему снова было молчание. И он окончательно распоясался:

— Вам что — не терпится премию отхватить! Больно спешите, молодые люди! Меня вот и похвалили-то первый раз лет в сорок, а вам уже сейчас Нобелевскую давай! В науке нет места стяжателям. В науке можно работать с чистыми руками. — Он поднял перст, помахал им и сел. — Вот так.

— Николай Ильич! — Николай сделал паузу, но кашля не было.

— Давай-давай, — тихо сказал Алексей.

— Николай Ильич, вот я и этот товарищ — он от наших заказчиков и тоже занимается скафандром, — мы уверены в успехе. Скафандр готов к испытаниям в барокамере.

— Как это можно доказать? — спросил Борисенко.

— Как? Только экспериментом, потому что предварительные испытания прошли блестяще.

— Эксперимента не будет! Будьте уверены.

— Будет, черт побери, будьте уверены, будет! — Николай закусил удила. — Вы полгода мурыжите работу. И знаете, почему? Потому что сами не имеете к ней отношения. Вам хочется приобщиться. Да за ради бога! Я вашу фамилию первой поставлю, а хотите — единственной, — мне плевать. Но я вас, честно говоря, не пойму: ведь это же сделано у вас в лаборатории. Ведь у вас, не лично вами, но у вас, и неясно, почему вы — как собака на сене! — Николай уже не слушал ни кашля, ни междометий начальства.

— Я не собака! — крикнул начальник. — Выбирай выражения!

— Во-первых, прошу на вы, а во-вторых, я сказал только «как собака на сене». Есть такая по<говорка>.

— А есть такая поговорка: от ворот поворот, — сострил вспотевший Борисенко, — и на этом все. Вот! — Получилось даже в рифму.

Николай взял себя в руки и, сдерживая ярость, сказал:

— В нем же подвижность семьдесят два процента. Вы знаете, как его ждут! Подумайте: семьдесят два процента, три четверти подвижности. Это же чудо! Неужели так ничего и не ёкнуло, а?

— У меня никогда не ёкнет на авантюры. А вы — авантюрист. А авантюрист — это авантюрист, и я его не допущу до эксперимента. Я вообще могу вас отстранить. — Борисенко, казалось, даже сам удивился, как прост выход: взять и отстранить.

Николай побелел и процедил сквозь зубы:

— Ну это вы хватили! А потом, отстранить можно не только меня!..

— Мне надоело, — вскипел Борисенко, — надоело разговаривать в таком тоне! Я все сказал. Я не дам испытателей.

— Не надо испытателей, Николай Ильич, — сказал улыбаясь Алексей, который охрип от кашля, оказавшегося бесполезным. — Если вопрос в них — не надо, — повторил он и улыбнулся. — Нам как воздух нужна эта модель. Я руковожу схожими работами у нас в институте и неоднократно сам испытывал модели. Рискну и на этот раз, — просто сказал он, — тем более что уверен: никакого риска нет.