Владимир Святой [3-е издание] - [35]

У Рогволода была красавица дочь по имени Рогнеда. Союз Киева с Полоцком намеревались скрепить браком Ярополка с Рогнедой. (То, что Ярополк уже был женат, конечно, не мешало этому — у знатных русов, тем более у князей, было в обычае иметь не по одной, а по нескольку жен.) Женщина, а тем более девушка, пользовалась в древней Руси гораздо большей свободой, нежели в последующие века нашей истории. Рогволод любил свою дочь, прислушивался к ее желаниям и старался не неволить ее. Рогнеда же была согласна идти за Ярополка, да и Киев, видимо, манил ее. Казалось, ничто не мешало установлению прочного династического союза двух княжеств.

Однако Владимир сумел вновь опередить своего брата и расстроить его замыслы, хотя первоначально попытка Владимира перехватить инициативу у Ярополка и в свою очередь вступить в союз с Рогволодом окончилась позорной и унизительной неудачей.

«…Послал [Владимир] к Рогволоду в Полоцк, — рассказывает об этом «Повесть временных лет», — с такими словами: “Хочу дщерь твою поять себе в жены”. Тот же спросил у дочери своей: “Хочешь ли за Владимира?” Она же отвечала: “Не хочу розуть робичича, но Ярополка хочу”». («Розуть» — то есть вступить в брак: по обычаю, невеста разувала своего супруга, тем самым признавая его власть над собой.) «И вернулись отроки Владимировы, и поведали ему всю речь Рогнедину»^{83}.

Итак, это был отказ, означавший не только личный выбор гордой княжны, но и политический выбор ее отца, полоцкого князя. Прозвучал же этот отказ вызывающе оскорбительно для Владимира. Назвав новгородского князя «робичичем» (сыном рабыни), Рогнеда как нельзя больно уязвила его. Это была пощечина, снеся которую, Владимир превращался бы в посмешище для всех. Ведь слова княжны стали известны и в Новгороде, и в Киеве.

Одобрял ли Рогволод откровенно оскорбительный тон своей дочери? И не сделал ли он ошибку в том, что слова Рогнеды были услышаны людьми Владимира? Последний вопрос, конечно, риторический, ибо мы хорошо знаем, чем завершился конфликт между Полоцком и Новгородом.

Владимир сумел даже из унижения извлечь для себя очевидную выгоду — как политическую, так и военную. И вновь большая часть заслуги в этом принадлежала его дяде. Добрыня счел себя оскорбленным в той же мере, что и племянник. Ведь унижалась честь его сестры, матери Владимира Малуши. Владимир «пожалился» дяде своему, читаем мы в летописи, и «исполнился ярости» Добрыня.

Ко времени переговоров с Полоцком Новгород в основном уже подготовился к войне. «Исполчилась» княжеская дружина, к набранным «за морем» варягам присоединились новгородцы и жители подвластных или союзных Новгороду земель. И Добрыня, по-прежнему остававшийся наставником и руководителем своего племянника, решился на немедленное возмездие. Обиду надлежало смыть кровью самих обидчиков. «И пришел Владимир к Полоцку, и убил Рогволода и двух его сыновей, а дочь его поял себе в жены», — кратко сообщается в «Повести временных лет».

Более обстоятельный рассказ содержит Лаврентьевская летопись, в которой под 1128 годом записано предание о полоцких князьях. Главную роль в событиях, разыгравшихся в Полоцке, этот рассказ отводит Добрыне. Именно он, охваченный яростью, повелевает войскам двинуться на Полоцк. «Идоша на Полоцк, — продолжает летописец, — и победили (Добрыня и Владимир. — А. К.) Рогволода. Рогволод же вбежал в город. И приступили к городу, и взяли город»^{84}. Об осаде города и о сражении, «учинившемся» «на поле» пред градом, сообщает и В.Н. Татищев, использовавший не дошедшие до нашего времени летописные своды (Лаврентьевскую летопись Татищев не знал).

Мощный и хорошо укрепленный город[17],^{85} пал на удивление быстро. Внезапность нападения и натиск варягов принесли Владимиру победу — первую (если не считать бескровного овладения Новгородом) в длинной цепи его военных успехов.

Участь правящей в Полоцке династии была ужасной. Рогволода, его жену и сыновей^{86} убили. Но прежде чем это сделать, Добрыня в отместку за нанесенное ему оскорбление решил унизить и обесчестить их. «И поносил Добрыня Рогволода и дочь его, и нарек ее робичицей, и повелел Владимиру быть с нею пред отцом и матерью». И, следуя совету всегдашнего своего наставника, Владимир силою овладел Рогнедой на глазах ее родителей. «И нарек он имя ей — Горислава».

Не случайно это злодеяние Владимира сохранилось в народном предании. Оно раскрывает перед нами характер Владимира той поры — жестокого и мстительного человека, не прощавшего обиды или оскорбления: ведь не безвольным же исполнителем чужой воли был он в самом деле! И ни жалость, ни сострадание не пробудились тогда в нем.

То, что погиб Рогволод, конечно, не было чем-то из ряда вон выходящим. «Дивно ли, если муж пал на войне? Так умирали лучшие из предков наших», — воскликнет сто лет спустя тезка и потомок Владимира Святого Владимир Мономах. Правда, Рогволода убили не на поле брани, а безоружным, захваченным в плен — что ж, и это было в обычае того времени. Гибель ни в чем не повинных сыновей Рогволода могла бы показаться преступлением христианину Мономаху. Но для язычника она была объяснима: здравый смысл не позволял оставлять в живых сыновей убитого князя, способных впоследствии отомстить убийце. Дочь же (или жена) убитого по обычаю должна была достаться победителю как неотъемлемая часть добычи — так что и в принудительной женитьбе Владимира на Рогнеде проявилось лишь право сильного, не более того. Но сама причина войны, пожалуй, выходила за рамки обычного порядка вещей, да и степень жестокости Владимира и Добрыни вряд ли соответствовала тяжести нанесенной им обиды. Обесчестить дочь на глазах родителей и затем хладнокровно умертвить их — это изощренное злодейство, и значило оно для того времени примерно то же, что и для нынешнего.