Владимир Святой [3-е издание] - [16]
Нет сомнений, что перед уходом из Киева Святослав подтвердил мир с печенегами. Но Печенежская земля была разделена между несколькими ордами или родами (Константин называет их «фемами»). Каждой принадлежала своя территория, и действовали они, вероятно, также самостоятельно. Мир с одной из «фем» не означал мира со всей Печенежской землей. В начале 50-х годов вблизи Руси кочевали две печенежские орды — «фемы» «Харавои» и «Иавдиертим» (или «Иртим»). Два десятилетия спустя места кочевий могли и измениться. Устойчивости русско-печенежских отношений мешало и то обстоятельство, что печенеги не только представляли самостоятельную политическую силу, но и являлись в определенной степени орудием политики византийских императоров. Согласно трактату Константина Багрянородного, с 50-х годов X века во всей восточной политике Империи была сделана ставка именно на союз с печенегами. (Не случайно с рекомендаций о том, как можно использовать печенегов в борьбе с хазарами, болгарами, венграми и Русью, начинается трактат «Об управлении Империей».)
Так или иначе, но в конце весны 969 года случилось то, чего, наверное, больше всего опасалась Ольга. Печенеги нарушили мир с Русью и неожиданно подступили к Киеву. «И обступили печенеги город в силе великой, — сообщает летопись под 6476 (968/969) годом, — бесчисленное множество их было около града. И нельзя было людям ни выбраться из города, ни вести послать»>{36}. Среди осажденных оказались Ольга и трое княжичей — Ярополк, Олег и Владимир.
Среди историков установилось твердое мнение, что натиск печенегов на Киев явился следствием дипломатических усилий Константинополя: стремясь отвлечь внимание Святослава теперь уже от Болгарии, они подтолкнули печенегов к войне с Русью. Во всяком случае, все получилось в точности так, как рекомендовал император Константин.
Вероятно, в первый раз видел Владимир тех, с кем предстояло ему впоследствии воевать более двадцати лет. «Темные брюнеты, с совершенно бритыми бородами», бедно одетые, — такими описывал печенегов арабский путешественник и дипломат X века Ахмед Ибн Фадлан>{37}. Впрочем, брили свои бороды и русы. Гораздо сильнее поражало в печенегах другое. Они как бы сроднились с лошадьми, все были верхом. У стен Киева внезапно возник целый город из кибиток. Отовсюду неслись ржание лошадей, рев верблюдов, крики мужчин и женщин (ибо женщины и во время войн следовали за своими мужьями). В сторону осажденных летели тучи стрел, выпускавшихся из небольших луков, непохожих на те, которыми пользовались славяне. Киевлянам открылся совсем иной мир — непонятный и потому страшный.
Если Владимир и его братья видели печенегов впервые, то были в Киеве и такие, кто хорошо знал их прежде, и даже те, кому пришлось какое-то время пожить среди этого племени. Речь идет о заложниках. В те времена практически все межплеменные или межгосударственные вопросы решались путем обмена договаривающихся сторон заложниками. Отправляясь к печенегам для торговли (а русы покупали у них коров, овец и коней) или для заключения мира, непременно брали «талей» (заложников) — это обеспечивало посольству безопасность. В свою очередь, и печенеги требовали таких же заложников для себя. Среди заложников преобладали люди знатного происхождения, нередко ими оказывались дети.
Неизвестно, насколько затянулась осада Киева. Известно лишь, что следствием ее стал голод. Весна и начало лета всегда истощают силы людей. То, что запасено на зиму, съедено; новый урожай еще не созрел. Отрезанный от округи Киев не мог держаться долго. К тяготам голода прибавилась и более жестокая напасть — жажда, вызванная, видимо, засушливыми маем и июнем. Самое же страшное заключалось в том, что не было никакой возможности сообщить о случившейся беде князю Святославу. Город был обречен, и надеяться было не на кого.
Правда, через какое-то время к противоположной стороне Днепра подошла дружина Претича, одного из воевод Святослава, оставленных им на Руси. Вооруженные люди остановились в виду Киева. Но помочь осажденным они не могли. Дружина была слишком малочисленной. К тому же Претич не знал о том, что происходило в Киеве. Возможно, он надеялся, что киевляне давно дали знать Святославу о печенежском набеге, и терпеливо поджидал князя. Ольга, уже больная, оказалась бессильной что-либо предпринять. Ни дружины, ни даже возможности связаться с сыном или его воеводой у нее не было. Из близких к ней людей не нашлось никого, кто бы смог встать во главе города. Власть, выпавшую из рук княжеской семьи, подхватило вече. Две ветви власти — как это бывает в критические минуты — как бы поменялись местами. Собравшиеся на вече люди сами решили судьбу города, и решение было трагическим. Город надлежало сдать печенегам. Как полагается, была выговорена отсрочка — но безнадежно короткая, менее суток, до утра следующего дня. Голос княгини во время принятия этого решения, видимо, даже не прозвучал.
Как пережили Ольга и ее внуки эти драматические дни, одни из самых тяжелых в их жизни, можно только догадываться. Ольга молилась, уповая на помощь своего Бога. Княжичи были лишены даже этой надежды — ибо их боги редко вмешивались в людские дела, да и ублажать их было уже нечем.
