Владимир Шаров: По ту сторону истории - [220]

– Ты говоришь в одном месте, вернее, мальчик слепой говорит: «Перед каждым серьезным переходом, взявшись за руки, петь хором. – И пояснил: – Тепло, вибрация, которая при пении передается из руки в руку, и есть Святой Дух. Он поможет им преодолеть любые трудности».

Петр Дынов – болгарский религиозный философ, создатель эзотерического христианства и учения всемирного Белого братства, оно известно по всему миру. Его последователи делают то же самое: идут высоко в горы, ночуют там, а утром, рано, в 5 часов попарно, один за другим начинают свой сакральный танец – паневритмию, поют и передают этот дух. Я уверен, что наш читатель вспомнит о Дынове. Между прочим, была всенародная анкета про самых великих болгар – и Дынов занял второе место, а он единственный из первых десяти, которого не изучают в школах. Слышал о нем? У него много книг.

– Нет, не знаю, но все это мне очень-очень интересно. Я просто думал о том, как они пели, как слепые и глухонемые могут друг друга понять, услышать.

– А существовала ли на самом деле статья Осипова о контрреволюционном комплексе у душевнобольных?

– Это правда, один в один правда. Очевидно, что Сталин боялся возвращения Ленина, не самого Ленина, а какой-то группировки, которая с ним не согласна и вернет Ленина. Такая работа была опубликована кремлевским врачом Осиповым; как считается, он же сыграл и главную роль в смерти на операционном столе врага Сталина Михаила Фрунзе. Думаю, что Сталин очень рано начал использовать врачей.

– Еще Ленин в 1919 году бросает Марию Спиридонову в психиатрическую больницу. И эта практика продолжается по сей день. А может быть, у душевнобольных действительно такой комплекс, потому что они не согласны быть с массой…

– Диагноз знаменитого советского психиатра Снежневского – вялотекущая шизофрения; из него прямо следовало, что любой человек, который не согласен с существующей властью, – сумасшедший. Вообще это вполне логично.

– Ты сам сокращал роман – что тебе трудно было сократить?

– Я, может, неправильно это делал: оставил канву, костяк, ушло много живых, теплых, но боковых кусков, однако это было неизбежно.

– Какую роль играет связь твоих героев с КГБ и со спецслужбами? Ведь и Дуся, и отец Никодим так или иначе с ними сотрудничали. Действительно ли церковь была до такой степени связана с органами?

– Я не часть ни церкви, ни органов, но, насколько я знаю, была. Кто-то был слаб, другие считали, что это единственный путь выживания; несогласные гибли, а эти умели убедить себя в том, что рано или поздно страна одумается и все вернется на круги своя. Главное, чтобы осталось хоть несколько храмов и не прерывалась служба.

– На какие круги, куда вернется? Ведь совсем другая жизнь. Иностранному читателю непонятен этот религиозный русский сюжет: раскол, старообрядчество, секты. Как ты, кстати, относишься к пензенским сектантам, которые живут уже полгода в пещере?

– Мне кажется, что я здесь совершенно не судья. Но ведь и вправду для одних жизнь – это короткий испытательный срок, который может возвратить человека к жизни вечной, а может навечно погубить. А для других жизнь в миру – это жизнь и есть, а дальше, может быть, что-нибудь будет, может, не будет, в общем – это неважно и несущественно.

– Ты как считаешь?

– Я не считаю, что это короткий испытательный срок. Но я понимаю тех людей, которые так считают. И мне кажется, что их опыт, их представление о мире в огромной степени выстроили русскую историю. И если мы этих людей вычеркнем или просто не будем обращать на них внимания, и на их опыт не будем обращать внимания, думаю, мы ничего не поймем. Русская история и вправду была подготовкой ко Второму пришествию Спасителя. Люди отчаивались, изнемогали от ожидания, думали, что вот, это будет через неделю, завтра, сегодня, и они были готовы, торопили смерть. С этой точки зрения они смотрели на всю светскую жизнь, на все то, что в итоге оказалось в учебниках. Мне кажется, я довольно честный историк, и когда пишу абсурд – тоже. Он и вправду рождается сам собою, от стыка двух этих логик. Это как бы люди из разных миров, с разных планет. У них нет ничего общего – а они заводят семьи, рождают детей, вместе ходят на работу.

– Это очень точно сказано – люди с разных планет как будто встретились… А как, кстати, ты относишься к Макаренко?

– Мне кажется, что он – часть всего этого. Когда писал роман, я, конечно, имел в виду его тоже. Были и другие книги, например воспоминания питомцев коммуны имени Шацкого. Вышла она к 50-летию коммуны, и я был поражен: все получили высшее образование, чуть ли не половина были докторами и кандидатами наук, много чиновников высших степеней. То есть создавалась элита без корней, без семейных связей. В коммунах были лучшие учителя. В Поволжье миллионы умирали с голоду, и всем на это было плевать, а воспитанников подкармливали, следили, чтобы по возможности они были и одеты, и сыты. В общем, действительно была попытка построить принципиально новый мир, оборвав все, что тебя могло связывать с предыдущей жизнью. Мне кажется, что это был очень долговременный проект, и в общем он осуществился.