Владимир Ковалевский: трагедия нигилиста - [28]

Я снова повторяю, Владимир Онуфриевич, что Вы должны помочь мне выпутаться из Вашего дела, доставить кредит хоть в тысячи 2; т.к. иначе Вы запутаете дела мои так, что я их никогда не распутаю. Вдумайтесь хорошенько в цифры векселей, из которых я для Вас приложил бланки, сообразите, что выручаются за книги гроши, и скажите, как же я могу выйти из этого положения.

Вам легко говорить «продайте побольше книг», скажите, кому продать, когда никто их не покупает; не делать же мне аукциона. Салаев отказался, Вольф также (Салаев и Вольф — книготорговцы, оптовые покупатели Ковалевского. — С.Р.); к кому же мне еще обратиться? На сотню, другую рублей, по мне, продавать не стоит: такими продажами дела не поправишь.

Вот список Ваших векселей в Обществе взаимного кредита.

По векселедателю: Черкесову — августа 25 — 200 рублей; Черкесову — сентября 20 — 400 рублей; Черкесову — сентября 30 — 200 рублей; Черкесову — октября 5 — 400 рублей; Черкесову — декабря 20 — 300 рублей; Черкесову — января 30 — 200 рублей; Брауэр — ноября 4 — 400 рублей; января 21 — 600 рублей = 3100 рублей.

На предъявителя: Ламанского — сентября 15 — 400 рублей; личный — сентября 27 — 600 рублей; личный — сентября 20 — 600 рублей; личный — сентября 11 — 400 рублей; личный — ноября 6 — 300 рублей; личный — ноября 4 — 300 рублей; личный — ноября 2 — 300 рублей; Неклюдова — ноября 11 — 350 рублей; Ламанского — октября 30 — 280 рублей; Ламанского — октября 15 — 200 рублей; личный — декабря 11 — 600 рублей = 4730 рублей.

Векселя Ваши Покровской фабрике (очевидно, типография, печатавшая книги. — С.Р.): 11 августа — 438 рублей; 11 сентября — 600 рублей (переписаны на 6 месяцев с учетом); 15 сентября — 800 рублей (Отто говорит, что это вексель мой с Вашим бланком; переписать нельзя, потому что учтен у кого-то, уехавшего за границу); 20 сентября — 600 рублей; 25 сентября — 600 рублей; 27-го — 400 рублей; 30-го — 600 рублей; 11 октября — 300 рублей; 15 октября — бланк Печаткина — 150 рублей; 20 октября — бланк Сущинского — 400 рублей; 25 октября — бланк Печаткина — 150 рублей; 30 октября — 600 рублей; 30 октября — вексель Головачева, бланк мой и Ваш — 400 рублей; 11 ноября — бланк Сущинского — 600 рублей; 4 ноября — 400 рублей; 9 декабря — бланк мой и Ламанского — 330 рублей; 11 декабря — бланк мой — 500 рублей; 11 января — бланк мой — 600 рублей и 500 рублей [8968 рублей].

Прибавьте к этому бланки мои и Печаткина, и Вы увидите то, что сумма выйдет немаленькая, а если принять сумму, которую Вы должны магазину, то тогда можно вполне быть уверенным, что всей суммы ни за что не покрыть выручкой из продажи Ваших изданий. [...].

Отвечайте скорее на это письмо и пишите Вейденштрауху.

Желаю Вам успехов и жму руку».

3

Письмо это Ковалевский получил в конце августа 1867 года. Он успел побывать в Ницце (о неожиданной встрече с Герценом мы уже упоминали), затем пересек с юга на север Францию, перебрался через Ламанш (о визите к Дарвину у нас речь впереди) и, наконец, остановился в Париже, где неутомимо, павильон за павильоном, осматривал экспонаты четвертой всемирной выставки. Словом, он успел отдохнуть, развеяться, набраться новых впечатлений. И вместо того, чтобы отвечать на письмо растерявшегося Евдокимова, упаковал чемоданы и через несколько дней был в Петербурге.

«Опять, Саша, беда случилась, — писал он брату в Триест уже 4 сентября, — 1-го не хватило денег, а 8 сентября, т.е. через четыре дня Вольф у меня берет книги, и тогда будут кое-какие деньги и я тебе вышлю их, а теперь прилагаю, что могу только на удовлетворение насущных потребностей. Торговля еще не началась почти вовсе, а дела тут скопились так, что едва живу. Ты знаешь, что моя Голгофа — Брем не кончается, и что будет еще два огромных тома: Amphibien, Fische und Wirbellose7; как они втиснут это в два тома, не знаю. Оба тома, 5 и 6, уже стали выходить в Германии в перемежку выпусками [...], и мне нужно поспевать за ними». И в конце письма: «Может быть, мне удастся выслать тебе остальные 210 рублей и целиком к 10 сен[тября], но едва ли, а я пошлю только 100, пока дела еще не хороши и настоящая продажа начнется только в октябре».

Вот так! Смело заключая сделки на многие тысячи рублей, Владимир Онуфриевич не имел свободной сотни, чтобы своевременно выслать брату. Через много лет, перед смертью, с отчаянным отрезвлением оглядываясь на прожитую жизнь, Ковалевский вспоминал, что, ведя издательство, не имел даже бухгалтерских книг.

4

Однако тома выходили один за другим.

Ковалевский выпустил «Историю французской революции» В.Ф.Минье, «Рассуждения и исследования политические, философские и исторические» Д.С.Милля, «Уголовное право Англии в кратком очертании» Дж.Стефенса, «Историю цивилизации Германии» И.Шерра, «Историю философии от начала ее в Греции до настоящих времен» Д.Г.Льюиса, «Историю рабочих ассоциаций» Энглендера...

Наряду с этими солидными трудами Ковалевский опубликовал два-три совсем случайных произведения, таких, как «История чайной чашки» Кэмпфена, где повествуется о приключениях европейца в Китае, или «Химия кухни» Отто Уллэ. Очевидно, состав издаваемых книг определялся не только общественно-политическими и научными интересами издателя или его личными симпатиями, но предложениями редакторов и переводчиков, конъюнктурой книжного рынка... Еще в начале 1866 года Владимир Онуфриевич быстро набрал и отпечатал 2200 экземпляров романа Герцена «Кто виноват?». Оказалось достаточным не поставить на обложке имя автора, чтобы обмануть бдительность цензуры. Когда власти спохватились, книга была уже распродана. Нерасторопному цензору поставили «на вид». «Писал ли я тебе, — спрашивал Александр Иванович сына, — что Ковал[евский] издал в Петерб[урге] «Кто виноват?» и что он был куплен нарасхват? Теперь он издает «Сороку-воров[ку]», «Крупова» и пр. — и пишет, что будет мне посылать по 600 руб. сер. (1000 фр.) за волюм. Вот до каких чудес мы дожили». (Однако книги повестей Герцена выпустить в свет не удалось.)