Владеющие - [60]

Этот вид сверху ночного Каира разительно отличался от буйствующей ночным светом эпатажной Москвы, современного гнездилища всех пороков человечества, где на соседних улицах теснились казино, массажные кабинеты, банки, сауны, бутики, дискотеки, бизнес-центры, элитные жилые дома, стрипбары, автосалоны, фитнесс-клубы, интим-аптеки, аквапарки. И все это с наступлением сумерек в лучах подсвечивающих разноцветных прожекторов переливалось, сияло, зазывно светило неоном так же бесстыдно, как безмолвно замерзали в темноте и холоде всего в нескольких сотнях километров русские деревни и рабочие поселки Брянщины, Рязанщины, Смоленщины, Вологодчины.

Вот такие мрачные журналистские метафоры лезли в голову Владимира, которого все чаще стали посещать пессимистические политические настроения. Он не чувствовал тоски по коммунизму, даже был вначале ярым сторонником демократов «первой волны» Станкевича, Собчака, Попова, Афанасьева, оказавшихся на деле демагогами и политическими пустышками. Но все демократические реформы стали просто прикрытием «дележки пирога». Какое счастье, что отец не дожил до такого позора и разочарования.

От этой циничной мысли Владимир судорожно сжал кулаки и протяжно застонал. В памяти вспыли виденные в прямой трансляции кадры стояния отца на трибуне Первого съезда народных депутатов СССР. Склоненная к плечу седая голова, тихий запинающийся голос, стеснительное молчание перед зло ропчушим залом, попытки обратиться за поддержкой к председательствующему.

Академик никак не мог понять, почему Генсек, который недавно на их негласной личной встрече не только уважительно слушал его пространные монологи, не только согласно кивал, но и сам говорил более крамольные вещи, теперь, с места председательствующего, не дает ему сказать о том, с чем соглашался неделю назад. Андрей Дмитриевич, живущий в мире цифр и формул, думал, что человек — это вселенная добра, ему надо позволить быть свободным. А Михаил Сергеевич, живущий в мире госуправления и партийного менеджмента, знал, что человек — это обитель демонов зла, его надо держать в цепях страха наказания и моральных запретов десяти божьих заповедей, парткомиссий, товарищеских судов, прокурорского надзора, диктатуры, кровной мести, смертной казни.

Владимир опять мучительно застонал, сжав до боли зубы. Вполне возможно, что с отцом тоже контактировали «лунатики». Они же ищут умных и сильных людей. И он тоже каким-то образом устоял против их зомбирования.

Отец никому не мог сказать прямо об инопланетянах, кроме мамы и Лугариной, чтобы его не сочли сумасшедшим. Вот почему Лугарина знает о моих вещих снах, знает об инопланетянах. Вот почему отец постоянно говорил в интервью, что человечество должно как можно быстрее объединиться, чтобы не погибнуть. Эти его слова воспринимались в контексте ядерного оружия, которое он создавал. Но он в своей книге «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» имел в виду совершенно иную угрозу, только не мог сказать об этом прямо. Его убило знание беды и чувство бессилия что-либо изменить, хотя бы предупредить людей.

Да ведь и я, начни сейчас говорить о «лунатиках», буду париться в психушке. Так зачем же я нужен Лугариной и тем людям? Что я должен сделать? Похоже, дело не в контакте, о котором я подробно написал, и все словно об этом забыли. Нет, здесь явно что-то другое….

Самолет, наконец, приземлился, пассажиры московского рейса томились в накопителе. На визовый контроль всего к одной работающей таможенной стойке выстроилась длинная очередь из неспешных бедуинов пустыни, укутанных в серые полосы ткани, стайка хиппующих юнцов с рюкзачками на спинах и аудиоплейерами на поясах, группа немецких туристов в шортах и футболках, с чемоданами на колесиках.

В это время к группе россиян подошел мужчина средних лет в белой рубашке и значком «Аэрофлот» на груди, широко улыбнулся, громко поздоровался, пригласил всех к пустующему дальнему коридору, где два египетских таможенника занимали свои места. И пока россияне в привычной спешке формировали очередь, аэрофлотовец цепким внимательным взором провел по группе пассажиров, подошел к Владимиру, негромко поздоровался и спросил:

— Как долетели, Владимир Андреевич?

— Нормально, — ответил тот удивленно.

— Пойдемте, пожалуйста, со мной, — сказал он, повернулся, не дожидаясь реакции, и пошел прямо к таможенной стойке.

Владимир подхватил свою сумку и двинулся за ним. Незнакомец наклонился, что-то шепнул таможеннику, жестом пригласил Владимира подойти поближе, дать паспорт. Египтянин привычно глянул на фото и на владельца паспорта, шлепнул штемпель, протянул документ и махнул рукой, мол, проходите, не задерживайте очередь. Аэрофлотовец с той стороны прощально поднял руку, улыбнулся.

Владимир прошел к выходу из аэропорта, остановился в задумчивости. Душная африканская ночь никак не располагала к активным немедленным действиям. Тут в кармане брюк зазвонил сотовый телефон, который дал ему заместитель редактора. Евгений озадаченно посмотрел на цветной экран, где вместо номера высветились две заглавные буквы «ВВ», поднес телефон к уху.